X Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
Вставной мотив иконописной святой в рассказе «Столетняя» Федора Михайловича Достоевского.
Воловик Е.Д. 1
1МБОУ СОШ №4
Штефан Е.А. 1Шлепотина Л.А. 1
1МБОУ СОШ №4
Автор работы награжден дипломом победителя III степени
Текст работы размещён без изображений и формул.
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Вставной мотив иконописной святой в рассказе «Столетняя»
«Дневник писателя» Ф. М. Достоевского — сложное художественно-философское целое, поэтому не случайно обращение писателя к поэтике иконы.
Сейчас икона воспринимается уже не только как художественная или культурная ценность, но и как художественное откровение духовного опыта - «умозрение в красках». «Догмат иконопочитания имеет значение не только в в плане вероучебном, но и в плане вне- религиозном. С одной стороны, эта встреча с образом, иконой, а это значит — встреча с изначальной полнотой выражения христианского откровения, словом и образом. С другой же стороны, свидетельство, которое несёт православная икона, созвучно проблематике действительности.
Центральный вопрос — это человек, заведённый в тупик действительности.
Разложение культуры и научно-технологический прогресс привёл мир к тому, что вопрос ставится в человеке самой его человечности, более того — о сохранении самого человечества. В этом мире небывалого развития науки и техники, в мире идеологии, также, направленных на благо и прогресс человечества, наблюдается непреодолимая тяга ко внешнему и внутреннему одичанию, вместо одухотворения животной жизни — к озверению духа.
Человек превращается в орудие производства и основная ценность его — не в его личности, а в его функциях. В повседневной жизни человек теряет духовное и физическое равновесие , ищет «искусственный рай» виртуального пространства.
«Человечество, которое мы наблюдаем и которое и есть мы, есть человечество сломленное. Оно сломлено прежде всего в каждом из нас. Мы «вверх ногами», и нет центра, который всё умиротворил».
В плане духовном явное и скрытое богоборчество вызывает реакцию веры; распад и разложение — поиск единства; фальшь — тяготение к подлинности. В этом мире разложения, когда становится вопрос, как можно верить, в кого и во что, для чего верить, человек ищет смысл жизни, своего существования.
Именно с этой точки зрения Достоевский обращается к поэтике иконы на страницах «Дневника писателя». Мы видим продуманный, выношенный, зрелый взгляд на икону — не извне, а изнутри. Достоевский трансформирует образ, мир красок в слово. При этом сохраняется поэтика иконы : изображение святой, внимание на внутренний мир персонажа, особое отношение к свету, цвету, колориту произведения, сохраняется канон пространства православной иконы. В художественно - философском целом произведении получается своеобразный вставной мотив. Причём Достоевский вводит нас в мир иконы, вставного мотива, как в свой собственный, сохраняя, однако, её канонический идеал — состояние покоя, гармонии с миром.
Разберём с этой точки зрения 1 главу мартовского выпуска «Дневника писателя» за 1876 год, композиционным центром которой является рассказ «Столетняя». Уже в первой части главы возникает образ, который будет развит в следующей. «Я именно заметил, что и в народе - «есть прямо святые, да ещё какие. Сами светят и всем нам путь освещают».
Икона — идеал , соответственно смысл вставного мотива, его значение в том «… без идеалов, т.е. без определённых хоть сколько-нибудь желаний лучшего никогда не может получиться никакой хорошей действительности.».
Дальше идёт рассказ «Столетняя».
Одна дама встречает на улице старушку, подаёт ей пятачок. Потом рассказчик домысливает дальнейшие события, тихую, незаметную смерть старушки. Казалось бы, в образе Столетней нет никаких изменений на протяжении всего рассказа, она как бы застыла, окаменела на своём сто четвёртом году, но течение жизни запечатлело на ней свой идеал: покой и гармония. Для каждого должно быть важно «впечатление, при встрече со Столетней (в самом деле, когда встретишь Столетнюю, да ещё такую полную душевной жизнью?)». Попробуем вглядеться в «Троицу» Андрея Рублёва, в ритм линий и красок, как в музыку. Можно ничего не знать о христианской символике Троицы, и всё же почувствовать при долгом вглядывании в картину какое-то светлое спокойствие. Радостна икона или печальна? Не то, не другое. Она больше радости, глубже печали. Она полна глубокого внутреннего света. И в свете как бы рождаются другие мерила и становятся иными сами наши чувства. Они расправляются и незаметно вырастают, как вырастает горизонт, когда выходишь из тесной улицы за линию домов.
Почти то же мы видим в описании Столетней: «Смотрю я на неё, и ужасно мне стало любопытно. Старушка маленькая, чистенькая, одежда ветхая, должно быть из мещанства, с палочкой, лицо бледное, жёлтое, с костями присохшее, губы бесцветные, - мумия какая-то, а сидит — улыбается, солнышко прямо как на неё светит ...Опять всё смеётся, глядит. Глаза тусклые, почти мёртвые, а как будто луч какой-то из них светит тёплый.».
Достоевский точно следует канону описания святой. Изображение Богоматери (в Византийской традиции) далеко не всегда красиво. Их вытянутые фигуры, часто неестественно удлинённые лица, непропорциональными чертами, делают привлекательность Девы Марии достаточно спорным. Но физическая привлекательность здесь только отвлекла бы от главного, - от того, что в глазах. Глаза Божественной Матери возвышают и просветляют душу, размывают грани личности и уводят за её горизонт — к бесконечной любви и нежности, которая способна, кажется, затмить собою все реки мира.
Вставной мотив у Достоевского шире канонической иконы, хотя бы в том, что здесь большое значение имеет «фон». Казалось бы обыденная жизнь, но способная рождать идеалы. Автору важно всё: и то, что у дамы «ещё с прошлой недели заказаны для Саши ботиночки», и то, что «племянник (Столетней), бутузоватый и здоровый паренёк, улыбается во весь рот …. на нём новое серенькое пальтецо, он ещё не может равнодушно надевать его.».
Вставной мотив святой в «Столетней» - это не только символ покоя и мудрости, но и идеал единения людей, взаимопонимания, человеческого участия. «Глядит на меня — смеётся, обрадовалась она что ли, поговорить с кем, только странно мне показалось у Столетней такая забота — куда я иду, точно ей уж так нужно.».
В канонической иконе, как известно, нет глубины пространства, она на одной плоскости. «Облик неподвижных, статичных, плоских фигур библейских персонажей и святых символизирует вечное и неизменное. Пространство на иконах изображается условно, путём совмещения нескольких проекций на плоскости, с применением обратной перспективы.» Достоевский делает пространство рассказа многомерным, объёмным не только тем, что вводит «фон». Образ Столетней мы видим с разных точек зрения за счёт того, что в повести есть два рассказчика: одна дама и повествователь, который пытается продолжить впечатления».
Если одна дама смотрит на старушку глазами обывателя, наделённого чутким и добрым сердцем, то Столетняя рассказчика — это плод его воображения, его рассудка, наделённого способностью анализировать и сравнивать, проводить параллели. Он вводит несколько «зеркал», в которых отражается Столетняя: её внучка, муж внучки, гость и племянник. Внучка видит в Столетней прежде всего родственницу, человека, близкого по крови. Для цирюльника (мужа внучки) она — повод показать свою состоятельность, милосердие, то, как обычный человек в подобной ситуации (смерть старушки), для гостя Столетняя — это чудо. Надо же дожила до ста четырёх лет! Может быть поэтому он общается с ней шутя: «да что ж в , Мария Максимовна, старушка почётная, не растёте нимало, вот что я тебя просить хотел ». А для внука Миши Столетняя — это его будущей жизни, то, без чего он не мог бы быть никогда, хотя понимает он это бессознательно, скорее чувствует.
Синтез этих точек зрения даёт более объёмное, более полновесное изображение Столетней. Возможно более понятное, близкое читателю. В Столетней Достоевский видит помимо старческого, мудрого и детское, таким образом расширяется канонический образ святой. Обычно в конце жизни человек возвращается к тем ценностям, которые ранее потерял (Христос говорил: «Будьте как дети!» Возможно тогда мы приблизимся к богу). «Обыкновенно такие уж слишком старенькие старушки всегда как-то сходятся с детьми: сами-то уж очень похожи на детей становятся душевно, иногда даже точь-в-точь».
Статичность образа Столетней способствует утверждению определённого жизненного идеала, под этой статичностью скрывается глубина, богатая духовная жизнь «в самом деле , когда встретишь столетнюю, да ещё такую полную духовной жизни?» В этом Достоевский следует традиции. С первого взгляда иногда кажется, что иконы статичны. Но вглядитесь снова в «Троицу», в Образ Владимирской Богоматери, в «Спаса». Вы увидите, что внешнее движение в большинстве случаев действительно сведено к минимуму, уступает место движению внутреннему, углублённости, перенасыщенности духовной жизни. Их покой — это духовное равновесие, ощущение незыблемости своего внутреннего мира, чувство непреходящей ценности жизни, чувство вечности.
Дальнейшие части главы, ход их повествования — это своеобразное отражение современного автору мира в образе святой и святой в этом мире. Так расширяется художественное пространство, вечное прошлое соединяются с настоящим, происходящим. Достоевский прослеживает как изменяется библейский образ, дополняется или изменяется? Подходя к этой проблеме автор приближается к библейскому способу повествования, отрицая всякую дидактичность. Например, рассказ «Столетняя» заканчивается так: «А впрочем так, легкая и бессюжетная картинка. Право, наметишь пересказать из слышанного за месяц что-нибудь позанимательнее, а как приступишь, то как раз или нельзя, или нейдёт к делу, или «не всё то говоришь, что знаешь», а в конце концов остаётся всё только самое бессюжетные вещи...».
Итак, следующая часть главы - «Обособление», казалось бы полная противоположность того идеала, того вставного мотива, который мы видим в «Столетней». Но на самом деле — это одно из возможных искажений его. «Право, мне всё кажется, что у нас наступила какая-то эпоха всеобщего обособления. Все обособляются, уединяются, всякому хочется что-нибудь своё собственное, новое, неслыханное. Всякий откладывает всё, что прежде было общего в мыслях и чувствах, и начинает со своих собственных мыслей и чувств». Казалось бы, это как раз то, к чему Евангелие: обратиться к своему внутреннему миру, к своей душе. А к чему ведёт это «обособление», к Богу, к пониманию ближнего или к чему-нибудь другому?
Эту страшную трансформацию библейского идеала автор видит в самом ходе жизни, сознание своих современников (он приводит выдержки из газет, мысли из рукописей, присланных в редакцию). И опять никакой дидактики:». Как жалко смотреть, и какая тоска! Сколько напрасно гибнет ценного материала, сколько сил, сил и тепла уходит даром, бесследно и бесполезно.».
Сейчас мы наблюдаем возможно, апофеоз «обособления». Люди живут «внутри» своих телефонов, не делая попытки общения друг с другом. Иллюзорная, виртуальная жизнь всё больше и больше вытесняет духовное начало человека.
Просмотров работы: 721