X Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
Как это было
Автор работы награжден дипломом победителя I степени
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Глава 1
Утро. Яркие солнечные лучи пробиваются рассеянным светом сквозь полупрозрачные шторки, что позволяет наблюдать за таинственным танцем пылинок в воздухе старой квартиры. Шум улиц. Самые разные голоса людей наполняют этот мир, нарушая извечное стремленье к тишине. Старая морщинистая рука отрывает очередной лист настенного календарика, открывая взору новую дату – 9 мая. Уже 75-ый раз эти цифры заставляют задуматься, вспомнить, гордиться. Такое событие обязано оставаться в памяти: горьким испытанием в жизни миллионов людей, но в то же время сладостным воспоминанием об этой по-настоящему Великой победе.
Часы показывают двенадцать дня. Самое время. Старичок, что недавно был простым жителем своего маленького мирка, сейчас выходит в тёплое манящее настоящее как герой нашей общей реальности. Место в автобусе, наполненном такими же необыкновенными людьми, занято, дорога готова начинаться.
Городской пейзаж даже со временем не меняет своих общих принципов: множество домов, высоток, мудрёные улочки с рыночными палатками и закусочными, толпы людей, имеющих свои ценности и стремления. Всё ровно так же, как и тогда, в далёком 41-ом…
Вот и пункт назначения – «Арсенал», музей Великой Отечественной войны.
Здание будто ожило: ни в один из дней в году не бывает здесь столько народу. Сейчас же просто не протолкнуться. Все стремятся отхватить кусочек истории, ощутить себя в том времени, хоть и не представляют, что бы им пришлось пережить в этом случае.
Пенсионер бродил среди экспонатов, давно существующих в этом месте и только недавно оказавшихся тут. Сколько же воспоминаний! Таких горьких и чётких, но всё же существующих в сознании. А людей, готовых впитывать в себя всякое слово, сопровождающееся моментом или целой вечностью!..
Вот и фотовыставка. Попытки рассмотреть фотографии поближе были не совсем удачны: толпа галдящих школьников окружила стенд, ограничив возможность просмотра до пары снимков. Старичок мирно прошёл к скамье, решив переждать экскурсию. Времени до концерта было предостаточно, а интерес был превыше всякого нетерпения. Наблюдение за школьниками коротало ожидание: большая часть копалась в телефонах, скрывшись в виртуальной реальности от происходящего, одни сидели на скамеечках, мечтая об окончании «похода», другие активно обсуждали свои «неотложно-важные» дела, и только единицы вслушивались в слова учителя, который распинался перед ними никак не меньше минут двадцати. «4 класс, - внимание привлекла небольшая табличка в руках одной из девочек. – Ещё такие дети, как и я был когда-то…»
Полёт мыслей перебил становящийся всё громче и громче разговор нескольких мальчишек. Видимо, это что-то очень важное: каждая фраза сопровождалась эмоциональным жестикулированием руками и моментальной сменой выражений их лиц.
- Ага-а, лучше уж так.
- Вот и я говорю: от них все беды! Была б сила да воля, всех бы истребил!
- А не слишком жестоко?
- Ты чего, совсем?! Если бы не эти поганые немцы, не было бы тогда войны, и живы были бы все. Уничтожить их всех надо! Раз и навсегда!
Последние слова осели в голове каким-то грузом, хоть и были сказаны совершенно незнакомым человеком. Но что это? Странное ощущение, вроде как… Обида?.. Окончательным решением было вмешаться в разговор школьников.
- А с чего же ты так решил? – самый бойкий мальчишка с недопониманием посмотрел на подошедшего пенсионера.
- В смысле? Вы шутите что ли?
- Мои слова полны серьёзности. Ты можешь ответить на вопрос?
- Вы смеётесь?! Из-за этих тварей погибло столько людей! Сами ведь всю войну прошли и ещё интересуетесь.
- Именно поэтому я считаю, что ты ошибаешься.
- И с чего это? – на лице мальчика появилась странная ухмылка.
- Тогда назови имя хотя бы одного немца, из-за которого ты готов уничтожить их всех.
- Да все они одинаковые! Если вы так уверены, то сами назовите имя хотя бы одного, который принёс хоть какую-то пользу.
Такой «отбой» был довольно неожиданным и заставил задуматься. Взгляд в поисках чего-то, что поможет найти ответ, кинулся на один из снимков. На нём было изображено старое разрушенное здание вместе с развалинами деревянной пристройки. Настолько знакомым показался он, что в груди что-то ёкнуло, тут же замолчав. «Ты!..» - мигом пронеслось в старой седой голове.
- Хорошо, - тихо произнёс пенсионер. Лицо мальчика на этом слове немного вытянулось, выражая то ли удивление, то ли недопонимание. – Ты готов слушать?
- Если это способно изменить моё мнение, то да.
- Тогда…
Глава 2
Шёл 42-й год, кажется, ноябрь месяц. Воронеж из красивого города превратился в серое место, где люди только и могли, что существовать в вечном страхе. Практически все мужчины на фронт ушли, да так и не слышно ничего. Справлялись как могли. Беда, что детей да женщин много было, а с нашими скудными припасами тяжко им прокормиться. После нескольких переговоров решено было развезти совсем маленьких и тех, кто медицинское имеет, по посёлкам ближним: медпункты там полковые были, а работников не хватало, да и припасов поболе находилось. Остальные же – пацаны в основном – оставались в городе. Мужики, кто был, военному делу учили их.
Жил там мальчик один, Женькой звали, ваш ровесничек. Плакал очень, когда мамка уезжала. Отец его ещё в 41-ом добровольцем ушёл, а сейчас - единственный родной человек покидал его, и неизвестно, когда увидятся они вновь. Хотел, было, за ней побежать, так остановили. «Мама! Мы встретимся! – кричал он вслед выезжавшему грузовику, глядя сквозь слёзы на отдаляющуюся фигуру. – Мы обязательно встретимся! Только береги себя!..» Так и остался один, каждый день мечтающий о скором воссоединении. Было время, хотел он тайком добраться, даже номер пункта узнал - четвёртый. Но не свершилось: понял, что здесь, в городе, он будет в разы полезней, чем там, среди раненых.
Смышлёным он был, везде влезть пытался да помочь чем, никогда ни в чём не отказывал. Месяц холодным выдался, приходилось костры жечь, чтоб согреться. Лес недалеко был, так что с древесиной проблем не было. Единственное – осторожность. Она была превыше всего, ведь случится могло всё, что угодно, а со связью неполадки некоторые были. Трудно, одним словом. Так, в очередной раз вызвался Женя пойти. Как-то сложилось, что он ходил постоянно, но никто против-то и не был.
Лес был таким же невзрачным и серым, как и люди. Казалось, будто он тоже устал от этой нескончаемой войны и смиренно стоял в ожидании её долгожданного конца. Ни одной живой души, один ветер глухо завывает где-то высоко в ветвях. Набрав побольше хвороста, Женя уже собрался идти обратно, но слух уловил какой-то посторонний шум. Хорошенько прислушавшись и поняв, откуда он исходит, мальчик направился к источнику.
Земля была достаточно скользкой, а ветви кустов постоянно цеплялись за одежду, мешая спокойно пройти дальше. Последнее, что отделяло от звука – огромный кустарник на вершине овражка. Аккуратно раздвинув ветки, Женя взглянул в глубь места и тут же пожалел об этом. «Немцы…» - пронеслось в голове, вызвав множество мурашек по коже. Три человека в незнакомой форме стояли боком, разглядывая какой-то листок бумаги, а ещё двое разговаривали о чём-то, попутно осматриваясь. Самое верное действие сейчас – идти, вернуться и рассказать старшине. Только мальчишка собрался отступать, как ветка под детской ногой предательски звонко хрустнула, тут же привлекая внимание. Пара секунд напряжённой тишины, и стало ясно – заметили. Тёмные фигуры стремительно приближались, мальчик побежал, так быстро, как никогда ранее. Позади слышались крики, удары тяжёлых сапог разносились по округе, а он всё бежал. Стоило только обрадоваться: «Вот он, уже виден край этого тёмного леса!» - как надежды на спасение упали так же, как и ребёнок покатился с холма, поскользнувшись на холодной сырой земле. Удар, и темнота стала единственным, что ещё мог различать помутневший разум.
Очнулся мальчик уже в совершенно незнакомом месте: какое-то сырое помещение, тяжёлая дверь с ключом в замке, старый деревянный стол в центре комнаты, все эти листовки и кипы бумаг, разбросанные по поверхности старой мебели… И всё те же тёмные фигуры, грозно нависшие над беспомощным ребёнком. Женя испуганно забился в угол, разглядывая незнакомые лица. Он дрожал, не понимал, что происходит и как он здесь оказался, а главное – что же делать? Двое немцев, что стояли перед мальчиком, после пары минут молчания отошли к остальным, один начал что-то нашёптывать себе под нос. Ничего хорошего эти действия не предвещали.
«Wo kommst du her? Russisch? (Откуда ты? Русский?) – немец подошёл к Жене, что-то говоря. Сильное волнение не давало возможности разобрать слов, даже с таким хорошим знанием языка. - Wie hast du uns gefunden?! (Как ты нас нашёл?!)»
Мальчик просто смотрел на него, растерянно бегая своими серо-зелёными глазёнками от самой близкой фигуры до нескольких позади стоящих.
«Antworte, wenn du es verstanden hast! (Отвечай, если понял!)» – он перешёл почти на крик. Женя только нервно мотать головой стал, ещё больше раскрыв от ужаса глаза. Его и без того неспокойное дыхание стало ещё более отрывистым, а в горле будто комок засел. Зло швырнув несколько рядом лежавших листов, немец отошёл к своим. Завязалась беседа. Разум ребёнка постепенно освобождался от туманности, и мальчик постарался понять, о чём же шла речь:
- Er schweigt. Dieses verdammte Baby ist einfach still! (Он молчит. Этот чёртов ребёнок просто молчит!)
- Wie schweigend, und wird sprechen. Er sieht, dass er versteht, nicht dumm. (Как молчал, так и заговорит. По нему видно, что понимает, не глупый.)
- Noch mehr! Er kann etwas nützliches für uns wissen oder, wenn wir gehen lassen, seinen Leuten alles erzählen! Ist dir das überhaupt egal?! (Тем более! Он может знать что-то полезное для нас или, если отпустим, рассказать своим про всё! Тебя совершенно не волнует такой исход?!)
- Beruhige dich! Niemand hat abgesagt, was er überhaupt nicht sagt. Ist dir nicht aufgefallen, dass er die ganze Zeit keinen Ton gesagt hat? Solche beten normalerweise, am Leben zu bleiben und loszulassen. Wenn man Schneiders Worten glaubt, natürlich. (Успокойся! Никто не отменял того, что он не говорит вообще. Ты не заметил, что за всё время он и звука не произнёс? Такие обычно молят оставить в живых и отпустить. Если верить словам Шнайдера, конечно.)
- Selbst wenn ja, wie werden wir das überprüfen? (Даже если так, как мы это проверим?)
- Ich kümmere mich darum. (Яразберусь.)
Женя не без усердия, но кое-как разобрал несколько фраз. Суть разговора дошла до него быстро: убивать они его не собираются, но всё ещё может измениться. Когда же увидел быстро приближающегося немца, попутно схватившего стоящую у стены винтовку, мальчик точно решил для себя: что бы ни случилось, самое главное – молчать. Пара мгновений, и тупая боль от удара прикладом растеклась по всему правому боку. Женя обхватил рукой поражённое место, но последующий пинок в живот заставил его скрючиться на полу, стиснув зубы. Одно и то же слово в голове повторялось из раза в раз: «Молчи! Молчи! Молчи!..» «Und das nennst du "Schlag"? Ja, selbst das Baby wird nicht Weinen! Weggehst (И это ты называешь "удар"? Да даже младенец от такого не заплачет! Отойди)», – второй, оттолкнув пинавшего, схватил мальчика за худую кисть руки и резким взмахом острого ножика оставил на маленькой детской ладони неглубокий, но достаточно болезненный порез. Женя зажмурил глаза, всё-таки пустив немного слёз, но всё так же продолжал стойко хранить драгоценное молчание. Холодная рука вцепилась в волосы, приподняв голову так, чтобы взглянуть прямо в глаза. «Er ist stumm. Dann ist er für uns nutzlos (Он немой. Тогда он для нас бесполезен)», – с этими словами немец замахнулся тем же ножиком, приняв за цель открытую мальчишечью шею, но подбежавший третий остановил его. «Warte! Er könnte uns nützlich sein. Lass ihn unser persönlicher Sklave sein. Schließlich kann er russische Texte übersetzen (Постой! Онможетнампригодиться. Пусть будет нашим личным рабом. В конце концов, он может переводить русские тексты)», – говоря это, немец смотрел прямо во влажные Женькины глаза, будто бы говоря, мол, всё хорошо, не беспокойся. Тот, что был с ножом, недовольно фыркнул и откинул мальчонку, а когда уходил, выплюнул фразу: «Denken Sie daran: wenn etwas passiert, wird es auf Ihrem gewissen sein. (Учти: если что-то случиться, это будет на твоей совести)» «Спаситель» задумчиво взглянул на лежащего. «Verstehst du mich? Wenn ja, dann steh auf (Ты меня понимаешь? Если «да», то встань), – мальчик медленно поднялся на своих «ватных» ногах, не отводя взгляда с немца. - Ausgezeichnet. Miller, bring ihn in die Scheune. Vergiss nicht, dich einzusperren (Отлично. Миллер, отведи его в сарай. Запереть не забудь).
Женю кинули в какое-то старое деревянное сооружение и заперли. Звуки шагов постепенно утихли. Он осмотрелся: ничего нет, только валяется солома да старые рваные мешки. Было достаточно холодно, поэтому мальчишка забился в дальний угол, где морозный воздух вроде бы был не таким жгучим. Рука была вся в крови, рана напоминала о себе ноющей болью. Перевязав ладонь куском мешковины, как бинтом, Женя посмотрел куда-то перед собой и… Заплакал. Горько и беззвучно, будто только сейчас осознав произошедшее и то, что ждёт его впереди. Это был тот случай, когда тишина была громче крика и приносила страданий намного больше, чем слово. Но всё ведь только начиналось…
Глава 3
С тех пор прошло две недели, однако казалось, что это было только началом вечности. Женя уже давно смирился со своей участью, не было смысла пытаться бежать. Всё равно он не знал, где именно находилась эта база, да и догнать его было бы задачей пустяковой. Итог этих попыток освободиться в любом случае печальней: смерть не даёт права существования, а в «плену» вполне можно оставаться живым. Немцы, следуя условию пощады, использовали мальчика как личную прислугу, грязного рабочего, просто раба, вынужденного беспрекословно выполнять каждое их приказание. Обычно это была чистка старого оружия, которое годилось только на списывание, но из-за нехватки нового всё же использовалось, перетаскивание ящиков с боеприпасами, каждый из которых килограмм тридцать минимум, роль «козла отпущения» для некоторых личностей этого места… Пару раз выпадало переводить тексты с одного языка на другой. Тогда Женя понял, что письменным русским они практически не владеют: то, что было передано прописными буквами, они заставили переписать «по-человечески» - на понятные им печатные. Отзываться чаще всего приходилось на «russischer freak», что дословно значит «русский уродец».
Женя терпел всё: и холод, и жуткий голод, и по-настоящему тяжёлую работу с вечными издевательствами… Но одно давалось ему с превеликим трудом – абсолютная тишина. Первые три дня прошли легко, но на четвёртый, когда мальчик остался один и попытался шёпотом произнести хотя бы одно слово, и получилось это с огромнейшим трудом, он понял: если молчать постоянно, то об устной речи можно позабыть – связки отвыкнут от постоянного напряжения и в конце концов перестанут выполнять свои задачи. И теперь, каждый раз, как Женя оставался один, он тихонько рассказывал по памяти стихи, заученные ещё в школе. Это помогало, но постоянно был риск, что его услышат. Страх вечной тишины был сильнее, чем возможной смерти: после жизни ничего боле не будет, голос бесполезен, а если паренёк когда-нибудь сможет вернуться домой, то не выжмет из себя и звука.
За всё это время Женя научился различать своих «пленителей» и подстраиваться под каждого. Обычно, все обходились с ним одинаково, но были и исключения. Один немец, «голубоглазый», был особенно жесток по отношению к мальчику: именно он тогда хотел лишить его жизни и до сих пор не одобрял пощады. Он был тем человеком, которому дозволялось всё и всегда, привыкшим к свободе действий и возвышению над другими. Рядом с ним обычно вертелся второй – Шульц – был чем-то подобным домашней собаке: всегда пытался подлизаться к голубоглазому, исполнял все его приказы и желания. Другой, Вальтер, «палач», что за каждый неверно сделанный шаг, громкое дыхание или же из-за своих неудач срывался на Женьке, встречи с ним старательно избегались. Была и нейтральная троица: как прозвал их мальчик, «стрелочник», «сквозняк» и «крыса». Один переводил свои заботы на других, второй лез везде и всегда, а третий сдавал их планы для выгоды себе. К Жене они на деле никакого отношения не имели, будто его не замечали, но среди своих получали заслуженные «особенные» титулы.
Но был и тот, которого понять так и не смог – немец, который буквально спас Женю, остановив голубоглазого. Он практически всегда был рядом, наблюдал и нашёптывал, пытался лично следить за выполнением работы. Да, он был не лучше всех остальных, но было в нём что-то странное, некая наигранность действий: так же отдавал приказы, насмехался и заставлял трудиться, но делал это будто бы нехотя и никогда не поднимал руки, пытаясь предотвратить это же со стороны других, если была такая возможность. Данное очень настораживало, заставляло быть внимательным вдвойне.
В один из дней, выдавшихся особенно дождливым, Женю ни разу ещё не забирали из сарая. Обычно каждые два-три дня приезжала машина, привозившая какие-то ящики или забиравшая часть оружия с боеприпасами, и тогда было именно то время, когда она должна была вновь появиться. Было очень странно, что работы не было и никто даже не подходил к старой деревянной двери. В такой тишине мальчишка просидел довольно долго, витая в своих мыслях, периодически прерывавшихся зовом реальности. Но ближе к вечеру, когда солнце уже начинало садиться, одиночество прервал внезапно ворвавшийся Шульц, выкинувший Женьку на улицу. Снаружи уже собралось пару человек, о чём-то живо говорящих. Пара минут, и к растерявшемуся ребёнку подошёл тот самый «странный»: «Hol ein paar Schaufeln. Du kommst mit mir (Принеси пару лопат. Ты идёшь со мной)».
Дорога была достаточно долгой и волнительной: никогда ещё не приходилось уходить от базы так далеко. Целью «похода» оказалась та самая машина, застрявшая в грязи. И неудивительно: лесную тропу сильно развезло дождями. Переговоривши с водителем, немец дал одну из лопат Жене, а сам пристроился с другой стороны, тоже принявшись за работу.
Прошло около часа подкопов и попыток выехать. Как бы ни старались, машина не поддавалась – сильно увязла. Тогда водитель был отправлен до базы, а двое пришедших остались ждать на месте. К тому времени уже достаточно стемнело, главным источником света среди деревьев оставались горящие автомобильные фары. Опять они наедине. Тишина давила, изгоняла какие-либо мысли, а уже прямое наблюдение со стороны казалось особо подозрительным.
«Ты ведь умеешь говорить, так?» - тишина была нарушена, но каким образом. Женя не сразу понял, что произошло. Но когда дошло – вот он настоящий ужас! Холодок пробежался по спине, вызвав тысячи мурашек, а сердце забилось настолько сильно, что готово было выпрыгнуть из детской груди. И непонятно, почему именно: от того, что Женькино «представление» было раскрыто, или от того, что немец задал прямой вопрос на чётком, практически чистом русском. Все мысли в голове спутались в комок, нагоняя ещё большую панику. «Как? Каким образом?! Что он теперь собирается делать со мной? Невозможно!..» - главные вопросы этого момента.
«Я слышал, как ты читаешь стихи. Очень красиво. Это ведь был Пушкин?» - очередной вопрос не заставил себя ждать, только подтвердивши реальность происходящего. Мальчик перевёл свой испуганный взгляд прямо на мужчину, всё это время наблюдавшего за ним. Женя понял, что отмалчиваться бесполезно, он уже раскрыт и от этого никуда не деться. Что будет, то и будет!
- Откуда ты знаешь русский?
- Обычно к старшим обращаются на «вы», - немец улыбнулся, но не получил никакой реакции в ответ. – Ладно, если тебе так интересно. Моя мать русская, постоянно рассказывала мне сказки и читала стихи. Мы свободно общались на её родном языке, хоть и жили в Германии.
- Раз ты знал, что я притворяюсь, почему не сказал остальным? Зачем ты это делаешь?
- Сам знаешь, к чему привело бы твоё раскрытие. Но ты не сделал ничего, за что лишают жизни. Никто из русских не сделал.
- Я не понимаю… - мальчик присел на корточки, обхватив свою светлую голову руками. Разум не верил в эту действительность, заставлял путаться в собственном мире, выстроенном из последних событий.
- Как тебя зовут?
- Женя, - имя было произнесено так, словно мальчик не хотел, чтобы его слышали, но спокойная речь собеседника внушала доверие.
- А я Рихард, - немец протянул руку, но тут же убрал, заметив растерянность вперемешку с остатками страха в глазах ребёнка.
- Зачем же ты пошёл воевать, если не хочешь, чтобы кто-либо страдал?
- Так вышло. Воля сложившихся обстоятельств.
- Не может быть! Я не верю, что человек, спасающий чужую жизнь, рискуя собственной, может поддаться обстоятельствам, заставляющим убивать сотни таких же жизней!
- Поверь, может… - в какой-то момент улыбка искренняя превратилась в кислую и натянутую. – Мне поставили условие: или я подчиняюсь, или меня и мою семью расстреливают как изменников. Нет ничего хуже, чем потерять близких… - из нагрудного кармана он достал маленький свёрнутый листочек, оказавшийся фотографией. – Это они.
Снимок оказался старым и довольно потёртым. На нём были изображены всего три человека: крепкий высокий мужчина, изящная женщина с красивыми вьющимися волосами и мальчик, по-видимому, сам Рихард. Все они были счастливы, так же, как и Женя, когда дома его могли ждать мать с отцом, когда война ещё не заменила светлое будущее на черноту настоящего.
- Прости.
- Тебе не за что извиняться. На твоём месте я бы тоже не поверил.
- Знаешь, я… - только Женя хотел что-то сказать, как грубая ладонь закрыла ему рот. Присмотревшись, мальчик заметил приближающуюся машину, а в ней – ещё двоих немцев, не считая водителя.
Машина, наконец, была вызволена из грязевого плена. Всю последующую дорогу оба, теперь уже, знакомых вели себя как обычно, изредка поглядывая друг на друга.
Глава 4
С того самого дня, как ни странно, ничего не изменилось. Почти. Теперь Женя оценивал всегда находящегося рядом Рихарда не как подозрительную сущность, а как человека, настоящего, а не подкинутую фальшь. Мнение о нём в корне изменилось, а все те не внушающие доверия каждодневные действия приобрели здравый смысл. Муки тяжкой работы и издевательств всё так же продолжались, изо дня в день испытывая хрупкую детскую душу, но приход «своего» давал какую-то надежду, мол, всё наладится, ты только потерпи. И перемены не заставили себя ждать.
Очередной вечер, плавно перешедший в ночь, несущую на своих крыльях некое спокойствие. Женя, жутко уставший и задёрганный, глядел в маленькую щёлку между старыми досками сарая на небо, прищуриваясь от маленьких дуновений холодной свежести. Звёзды. Такие прекрасные, но настолько далёкие. Как бы сейчас хотелось мальчику оказаться на их месте: быть где-то за пределами этого жуткого мира бесконечной войны, свободным, независимым, по-своему счастливым. «Жаль, что звёзды – это так далеко, а я – так ничтожно близко,» - думал он, глядя сквозь своё маленькое окошко в этой бездушной темнице.
Резкий порыв воздуха заставил глаза прикрыться, невольно переметнув взгляд в глухую темноту леса. Что-то было не так. Хорошенько присмотревшись, Женя понял: там кто-то есть. Огромные ветви кустарника неестественно покачивались против остальных, оживлённых ветром верхушек.
И так каждые последующие ночи. Паренёк замечал эти странные движения, картинка никак не вылетала из головы. Но как-то, завидев едва различимое сияние среди глухого леса, сомнений не осталось – это люди, и что самое интересное, далеко не немцы. Стали бы они прятаться, скрываться в черноте природы? Но тогда кто? А может… Свои?
Но радоваться пока было рано, всего лишь предположение. Надо проверить, осталось только дождаться подходящего момента. И такой удачно подвернулся.
День выдался особенно трудным – что-то случилось в немецком кругу, от чего подозрительно нервный голубоглазый с Шульцом метались по всей базе, а Вальтер срывал свой неизвестно с чего возникший гнев на всём и вся. Даже Рихард был чем-то озадачен, всё время хмурился и скрывался от посторонних взглядов. И Жене досталось, но это стало уже обыденностью. Его буквально швырнули в сарай и хлопнули дверью так, что с потолка посыпалась вся накопившаяся пыль. «Больно…» - мысленно шептал он, потирая удар «палача» на щеке. Мальчик хотел встать, опёршись на дверь, но та открылась, заставив свалиться в разбросанную солому. Минута молчания, и осознание заставило душу ликовать: «Забыл! Он забыл закрыть её!»
Дождавшись ночи, когда на улице было невозможно хоть кого-то найти, Женя бежал. Не знал куда и как, но бежал. Нёсся, не думал ни о чём, не замечал боли свежих побоев, жгучего холода и сырости. Но, добравшись до леса, вспомнил недавние наблюдения, что вынудило остановиться. «Надо проверить», - немного времени - и беглец был уже на том самом месте. На мягкой земле осталось множество следов тяжёлых ботинок, а ближе к тропинке валялся до боли знакомый окурок. «Я знал! Но что теперь? Вдруг я всё испорчу, если убегу? Знаю!.. - недолго думая, Женя снял с ладошки недавно привязанный кусок мешковины, ещё не успевший пропитаться грязью и каплями крови. Карандашом, который мальчик незаметно стащил со стола стрелочника и теперь всегда носил с собой, он мелко начиркал парочку слов, бросил записку и побежал обратно. – Они поймут.» «еслирускиедайзнатьжсмолинп.4» - гласило послание.
Благо, никто ничего не заметил. Дверь, как и надо, закрыта: замок оказался совсем простым, и не составило труда орудовать в нём найденной проволокой вместо ключа. Следующий вечер – и всё повторяется. Как же переполняла ребёнка радость, когда на обратной стороне куска он нашёл ответ: «сколькоихидиижди». Быстро поставив «14», он метнулся обратно в свой старый сарай. Женя сиял от переполнявших его чувств, надежды оправдались, а все страдания были не зря! Но что же значит это «жди»? Ради чего натерпевшемуся мальчику стоило возвращаться в заключение?
Шёл день, второй, третий… Стало казаться, что напрасны были все эти «прогулки», может, они даже не нашли ответ. Каждый раз пребывание становилось мучительней: немцы суетились, злились и срывались, всё хуже и хуже становилась ситуация. Помощи от Рихарда в последнее время ждать не стоило, ведь он сам, как и некоторые из них, попал под горячую руку своего предводителя. Отчаяние потихоньку закрадывалось, вытесняя те светлые минуты счастья.
Но не напрасно было ожидание.
Утро началось совершенно по-другому. Женя вскочил, только заслышав крики и шум, создаваемый громкими выстрелами и даже взрывами. «Неужели?!» - взглянув на улицу через щель между деревянных досок, мальчик увидел то, что так давно ждал: базу окружили люди, мелькала знакомая военная форма, автоматы, сладкое звучание русской речи поразило слух. Дрожащими от переизбытка чувств руками Женя открыл замок и выбежал навстречу желанной свободе. «Я здесь! Это я! – кричал во всё горло мальчишка, не замечая своей жуткой хрипоты, летел к своим, русским. – Это был я! Здесь!» Вокруг была неразбериха, живые перемешались с уже мёртвыми, ещё совсем недавно существовавшими. Многие знакомые лица теперь смотрели своими пустыми глазами далеко вперёд, туда, где не найдётся им места.
Только до свободы осталось несколько шагов, как взгляд уловил знакомую фигуру немного позади. Обернувшись, мальчик тут же рванул туда: ещё несколько мгновений, и один из солдат оборвёт ниточку жизни Рихарда одним выстрелом. «Стой!!» - Женя прыгнул на руку стреляющему, но не успел. Пуля поразила немца, оставив умирать на холодной сырой земле.
Мальчик подлетел к тяжело раненому:
- Нет-нет-нет, не надо, поднимайся! Ну же! - рана оказалась серьёзной, слишком много крови покинуло тело.
- Иди к своим.
- Вставай! – Женя обернулся к стреляющему, стоящему в паре шагов от них. – Что вы наделали?! Зачем?!
- Женя, ид-ди назад… Забудь п-про меня, давай, - речь путалась и прерывалась, даже лёгкий вздох казался непостижимым.
- Тебе помогут! Обязательно помогут, только встань. Ну же… Вставай!
- Уход-ди, тебя ж-ждут… Брось.
- Нет! Слышишь!? Не брошу! Я не как они!
- Пойми, - немец холодной, дрожащей от слабости рукой достал из нагрудного кармана миниатюрный бумажный свёрток и вложил в маленькую мальчишечью ручку. – Лучше забыть одну жалк-кую жизнь, чем потерять сотни др-рагоц-ценных.
- Не говори глупостей! Ты будешь жить, увидишь свою семью. Будешь счастлив!
- С-спас-сибо…
- Что?! Нет! Очнись!
Сильные грубые руки подхватили мальчика и силой оттащили назад. Женя вырывался, хотел вернуться, но сил не хватало.
- Пустите меня! – Женя пытался выбраться из крепкой хватки. Он кричал, не видя ничего из-за плотной пелены слёз. – Рихард!
- Отойди от него! Это ужасное чудовище, оно не достойно твоих слёз. Дробин, закончи этот беспредел!
- Вы не понимаете! Рихард, встань!
Один из военных, совсем ещё молодой и не познавший настоящей жизни, окончательно прервал чужую одним звонким выстрелом.
- Нет! Нет!! Рихард! Зачем?! Нет!! – обессилевший ребёнок кричал и рыдал, боль потери пронзила его маленькое, но сильное сердце. Вот она, истинная несправедливость: страдают те, кто достоин спасения, и незаслуженно ликуют те, кому к лицу лишь наказанье. Маленький Женя осознал это раз и на всю жизнь, оплакивая утраченную душу и крепко сжимая в руке частичку этой драгоценности…
Глава 5
- И что же было потом? –девчушка присела поближе, широко раскрыв свои яркие голубые глаза. К концу душевного рассказа вокруг старичка, заслушиваясь, собрались все члены школьной экскурсии.
- Женя вернулся в свой родной город, где провёл столь долгое время до Великой победы, - пенсионер говорил чуть тише, попутно промакивая затуманенные слезами глаза – даже в такой момент старость не покидала человека, напоминала о себе таким горьким способом.
- А родители? Он смог их встретить?
- К величайшему сожалению, моя дорогая, - старичок поглаживал кудрявую головку любопытной девочки, - нет. После войны, когда пришло время возвращения всех во благо ушедших, Женя узнал, что ещё в марте 43-его пункт был разрушен, а все жители и пребывающие там – убиты. Отец же так и пропал без вести, не нашли его даже спустя столько времени.
- Ваша история, конечно, интересная, но откуда мы можем знать, что это правда? - отчаянный боец за своё мировоззрение всё никак не унимался. - Может, вы выдумали эти события?
- Ты просто должен мне поверить. Зачем бы мне придумывать что-то, если я могу рассказать историю столь же реальную, как и эта выставка.
- Но ведь… - звонкое постукивание каблуков отвлекло на себя внимание, и мягкий женский голос перебил полёт публичной мысли.
- Евгений Никифорович, Вам пора. Концерт вот-вот начнётся.
- Да-да, Верочка, уже иду.
Попрощавшись со своими слушателями, старичок медленно поковылял в сторону Большого зала, подхваченный за руку улыбчивой социальной работницей. На лице его расцвела мягкая улыбка, а в старой морщинистой руке сжимался потёртый кусочек свёрнутой бумажки…
8