X Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
Катарсис
Автор работы награжден дипломом победителя II степени
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Конкурс творческих работ
Он писатель.
Он должен придумать сюжет, написать пьесу, отредактировать её и отправить на суд читателей. Он творец, в нём заключается смысл.
Он сел в кресло и задумался. Сердце сладко защемило. Это будет трагедия, сильная и жестокая, как римские трагедии Корнеля, с нравственным выбором и победой морали; или нет – кому сейчас интересны трагедии? – лучше комедия, ужасная саркастическая комедия, высмеивающая быт и нравы. Он сможет показать людям красоту и уродство, и однажды в булочной кто-то узнает его и с такой доброй неуверенностью пожмёт ему руку. А потом его пьесу поставят в театре, и её увидит весь мир…
Он чувствовал какую-то томительную тоску. Он уже сомневался в собственных способностях создать хоть что-то и, чувствуя равнодушие и стыд, не хотел сейчас писать. Он всегда знал, какой фразой начнёт и закончит своё произведение, как напишет лучшие его места, но между ними была совершенная пропасть, которую необходимо заполнить текстом. Он отлично понимал, что равнодушие гибельно для писателя, но не мог заставить себя выбраться из этого состояния и, разочарованный, сбегал от работы в город, к людям…
Он ловил эмоцию. Его герой должен заставить читателя мыслить и чувствовать: огромный воссозданный мир. Разве возможно даже ему, писателю, творцу этого мира, понять его до конца? Вечная загадка – да и не интересно описывать то, что понимаешь…
Текст редактировать долго. Необходимо зачеркнуть, переписать, исправить, заменить тысячи слов. Он не сжигал листы – он топил их в раковине. Намокшие, они, казалось, расплывались вместе с потёкшими чернилами…
Он сидит в зрительном зале и оглядывается, стараясь делать это незаметно. Вряд ли кто-то из них знает, кто он. Его охватило чувство причастности к чему-то необъятному: он стал зрителем. Услышав нарастающий шум аплодисментов, он посмотрел на сцену…
Она режиссёр.
Ей надо отобрать сценарий, найти актёров, которые станут идеальным, убедительным воплощением образов, проконтролировать все репетиции и поставить пьесу. Она наполняет представление своим мировоззрением и смыслом, движет на зрителя всю гордую, широкую громаду театра.
Она читала пьесу целый день – последний спокойный день на ближайшие недели. Читала, подчёркивала, переписывала, перечитывала: сильные, быстрые мысли. С наступлением ночи пришла и решимость: она знала, что должна поставить эту пьесу…
Двадцать человек сидят двадцать дней и обсуждают, сможет она поставить хорошее представление или не сможет. И она сидит, слушает. Она уже не раз говорила, что сможет. Ей не верят и почти говорят: «Помолчите, не ваше это дело. Когда решим, тогда и будете делать». Другого художника не спрашивают, когда он ещё не начал работать: а вы сделаете? Её спрашивают всегда…
Они совершенно не понимают, какой должна быть пьеса! Слюнявые, вымазанные в грязи дети лепят и едят песочные пирожки с большим наслаждением! Она выскакивала на сцену и громко, нетерпеливо показывала, но в глазах видела лишь оскорблённое равнодушие. Герои путались в словах и платьях. Она работает не одна; заляпанные розовые очки полетели на деревянный сценический пол…
Проверив готовность буквально каждой вещи и каждого человека к представлению, она села на стул в кармане сцены. Она чувствовала работающих, волнующихся людей вокруг себя и наслаждалась разливающимся по телу чувством радостной гордости. Актёры пошли на сцену. Вокруг стало совсем тихо; это была та щекочущая тишина, которая оповещает закулисье о начале. Она медленно обратилась к занавесу...
Он дирижёр.
Он должен изучить партитуры, создать трактовку произведения, организовать репетиции и выступление. Он отвечает за настроение представления и каждого героя узнаёт не по имени, а по его теме, особенным звукам.
Он несколько дней просматривал ноты, подмечая каждый чёрный значок, встречающийся на разлинованном пространстве. Он узнал о развязке пьесы раньше, чем прочитал её: музыка всегда говорила ему больше, чем мог сказать прирождённый оратор…
Он прощал музыканту случайную, техническую ошибку, когда пальцы незаметно запутываются и спотыкаются, оказавшись не на том месте. Зато мёртвая нота, неправильная динамика, неточный ритм, выводили его из себя. На репетициях злиться мог только он…
Он следит одновременно за всеми мелодиями и музыкантами; одного контролирует нетерпеливым кивком, другого - убийственно тяжёлым взглядом, третьего - постукиванием пальца по инструменту. Музыкой и ритмом он пропитан до мозга костей…
Вот он – крошечный и могучий – стоит за пультом на своём возвышении. Заклинатель, сверхчеловек. Он совершенно один. Быстро выдохнув, он поднял руки. Оркестр начал играть…
Она пианист.
Ей надо дополнить и усилить текст музыкой, донести её до зрителей. Она обостряет их эмоции и переживания, передавая мысли через звуки.
Этот воинственный пингвин опять обвинил её во всех музыкальных грехах! Разность прочтений любого произведения искусства вполне оправданна, но столкновение пониманий в одном коллективе всегда заканчивается жутким скандалом. Музыка не может твориться, минуя творческую силу артиста оркестра, музыканты не должны быть рабами дирижёра, она не хочет быть лишь средством исполнения его "светлейшей" воли…
Вечером на улице шёл дождь. Она шла под зонтом; крупные тугие капли стучали по нему, напоминая шипящие помехи приёмника. Вдруг включили уличное радио. Диктор торжественно объявил, что будет передаваться Штраус. Тёмная мокрая улица наполнилась лёгкими звуками: "король вальса" в произведениях навсегда запечатлел беззаботную аристократическую Вену девятнадцатого столетия. Она забыла о влажном, липком воздухе: радость жизни била в танце через край. Она огляделась: неужели никто не услышит это? Мимо шла женщина и рассказывала девочке лет пяти о творчестве Штрауса. Девочка дулась и отворачивалась. "От тебя даже страус сбежит. Или голову в песок спрячет: там тихо и нет никого". Женщина, растерявшись, замолчала. А она на мгновение замерла, потом вдруг расхохоталась и так, с трясущимися от смеха руками и зонтом, пошла дальше…
Она сидит за инструментом и готовится к первой ноте. Ещё в детстве, в музыкальной школе, она выучила урок: никогда нельзя небрежно, вскользь играть первую ноту произведения. Это самое уязвимое место: ещё не начав играть, не влившись в процесс, музыкант может вытолкнуть ноту или, наоборот, нажать слишком тихо, неуверенно. Надо было заранее поставить палец, ощутить его цепкую силу, тяжесть руки, а потом твёрдо опустить клавишу, поймав чёткий удар молоточка по струне. Дирижёр вышел; у неё было ровно тридцать секунд. Последний раз протерла клавиатуру белой тряпочкой, быстро и почти нервно. Она скорее почувствовала, чем увидела взмах дирижёрской палочки; в то же мгновение начала играть…
Он художник по костюмам. Она контролирует свет. Они отвечают за звук. Есть ещё суфлёр – на всякий случай…
Я стою на втором этаже здания. Театр молчит и, кажется, спит. Он сделал всё, что мог; теперь настало время отдохнуть. Он делится, он показывает, отдаёт людям то, чему научился за долгие недели. Сейчас, глядя на затихшие вдруг этажи, я понимаю: театр существует для зрителя, но живёт он без него. Он готовит представление и в это время живёт беспокойной, сильной жизнью. Тишину прорезал третий, почти лагерный звонок. Театр расслабился. Не будем ему мешать…