XI Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
От последнего лета до первой весны
Автор работы награжден дипломом победителя II степени
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Нашим прабабушкам посвящается…
Что может быть лучше летних каникул! Летние каникулы в тринадцать лет… Когда детские забавы сменяются юношеской мечтательностью, шумными компаниями друзей и грандиозными планами на будущую взрослую жизнь. Июнь был наполнен светом, радостью, ласковыми бабушкиными улыбками, бесконечными играми с деревенскими ребятами, беготнёй, трескотнёй, хороводами запахов, звуков и какой-то теплой беззаботностью. Я любила летние месяцы в деревне…
На душе было солнечно. Этот летний день ничем не отличался от других. Нет, конечно, как и все, он был переполнен «важными» делами и заботами: с деревенскими ребятами бегали на речку, играли в войнушку, в казаки-разбойники… Уже строились грандиозные планы на завтра, когда предательски ускользающий день и тревожный голос бабушки напомнили мне, что есть ещё Ужин, который не будет ждать – остынет, и Книжка, ни одна страница которой не удостоилась сегодня моего внимания. Домой так домой. После ужина я присела почитать. Время близилось к полуночи, когда в комнату зашла бабушка:
- Дина, ложись спать, уже поздно, - несколько встревоженным голосом сказала она.
- Угу. Хорошо, -- отозвалась я.
По правде, меня и так клонило в сон. Я лежала у окна и смотрела в небо уже в полудрёме. Заканчивался самый длинный светлый день в году – день летнего солнцестояния, 21 июня. Робкая луна, как бы извиняясь, мягко вползала через раму. А звезды были такие яркие, что, казалось, каждая из них как будто похваляется своей красотой. Так заканчивался последний мирный день – последнее лето детства.
Утро – проснулась со странным чувством. В доме, который обычно наполнялся с самого раннего утра какофонией звуков, было тихо. Бабушка была взволнованна. Неожиданно прокашлялось уличное радио, и с улицы в дом влетел голос Левитана, прервавший тревожное молчание этого странного утра: "Внимание, говорит Москва. Передаем важное правительственное сообщение. Граждане и гражданки Советского Союза!..» Каждое следующее слово отдавалась тяжелым тревожным ударом в голове, в груди, и где-то в животе рождался предательский панический страх: «… сегодня в 4 часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!"
Война: что она такое? Почему так страшно? Теперь игра в войнушку уже не казалась мне такой весёлой. Прошёл час, и я вышла на улицу. Улица была как будто чужая. Что-то навсегда изменила её. Война. Как хитро, вероломно она ворвалась в каждый дом на нашей улице. Улице, которая пугала меня своей неузнаваемостью. Соседка, тётя Рая, суетливо, как заполошная, собирала по двору вещи мужа со слезами на глазах. Тётя Галя из дома напротив с тревогой смотрела на своего мужа Юру и двух богатырей-сыновей - Ваню и Васю. Она хоть и была сильной женщиной, сегодня не могла сдержать слезы. Внутри всё сжималось от страшного вопроса: что дальше?
Прошло в тревоге несколько дней. Жизнь разделилась на "до" и "после": навсегда ушло в прошлое моё последнее детское лето у бабушки в деревне, ушло безвозвратно, не оставив никаких воспоминаний. Бабушка поступила на завод, который давал фронту снаряды. Она «пропадала на работе», так же, как и родители моих друзей, возвращалась домой глубоко за полночь. Мы были одни, «осиротели» без утренних улыбок близких людей, без теплых заботливый объятий, без воспитательных назидательных ноток в голосе. Взрослели быстро и самостоятельно.
Как-то уж очень скоро начали приходить первые страшные желтые листы – похоронки. Каждый день наполнялся тревожными ожиданиями, слезами матерей и жён. Ночами чувствовалось холодное дыхание ужаса и страха, которые без разбора, как сильнейший ураган, крушили привычный мир.
Шли дни, недели, лето заканчивалось, деревня опустела. Я заметила, что матери, проводившие сыновей на фронт, как-то стремительно постарели, а жены – стали как будто полуживыми – без жизненного света что ли, бледные и худые, слишком измученные и подавленные.
Первое сентября, школа тоже осиротела. На лицах учителей читались тревога, страх и много того, чего я ещё не могла осознать. Некоторых мальчишек-старшеклассников и учителей-мужчин уже не было -- появилась доска памяти с лицами, которые смотрели на нас, теперь уже вечно живые. Было больно видеть то, как мимо этой доски проходили учителя, сдерживая слезы, стараясь быстро исчезнуть за дверями кабинета и не дать слезам волю. Каждый новый день был страшнее предыдущего.
Так прошёл месяц, другой, полгода. Учёба и работа, как верные сёстры, сменяли друг друга: утром с ребятами в поле собирали урожай, колоски; вечером – учебники, домашнее задание, подготовка к экзаменам. Это был наш второй фронт. Так прошло ещё полгода. Полгода ужаса и страха. Бабушку я почти не видела, очень скучала по ней, скучала по деревенскому лету, по прошлой жизни.
Пришла первая военная весна. Тепло приближающегося лета не могло растопить внутренний холод тревоги. Второе военное лето прошло в поле, но полевой труд, изматывая физически, не давал тревожной душе впадать в отчаяние. Всё-таки странно устроен человек: ко всему привыкает! 16 августа – мой день рождения. Он прошёл очень тихо, почти незаметно. Но именно в этот день я почувствовала, что повзрослела не на год, а на целую жизнь, перепрыгнув из «до» в… Как бы мне хотелось в этот день сказать «в после». Но сколько ещё до этого «после» никто не знал.
Начался сентябрь 1942г. громогласно; учителя убиты горем, Война теперь уже совсем рядом, мы чувствуем её грозное дыхание: урок русского языка прерван взрывами за окном – звон разбивающихся стёкол, испуг, крики. Бомбардировка. Нина Ивановна, учитель русского языка и литературы, уводит класс в относительно безопасное место.
- Почему на нас летят снаряды? – растерянным шёпотом спрашивает Маша.
- Потому что рядом завод, немцы хотят его уничтожить…
Взрыв на заводе. Повисло молчание.
Новый распорядок жизни: занятия в школе до первых бомбардировок, эвакуация, в затишье – снова учёба; после – кто-то отправляется на сбор урожая, кто-то – в госпиталь к раненым бойцам. Мы с моей подругой Настей после школы работаем в поле; работы больше, чем обычно, но и мы стали старше, сильнее. Настя радостно рассказывает, что пришло письмо от брата. Он пишет о том, что происходит на фронте, о врагах, о своих переживаниях.
- А в конце, -- затаив дыхание, сказала Настя, -- он написал: "Мне было и есть очень страшно, но ещё больше мне страшнее от мысли, что, если я не смогу защитить Родину, значит и тебя не смогу защитить".
Эта фраза звеняще отозвалась в моём сознании, я долго и тихо осмысливала её. Я была восхищена Настиным братом: он очень повзрослел, стал совсем мужчиной, -- у меня появилась уверенность, что мы теперь навсегда защищены нашими братьями и отцами.
- А ещё он написал, что скоро вернётся, -- радостно выдохнула Настя.
- Это хороший знак, я была бы рада с ним встретиться, -- ответила я.
- Я год его не видела, соскучилась по нему сильно.
- Да, хоть у меня и нет брата, но я тоже по нему соскучилась. Он теперь и мой брат.
Настя одобрительно кивнула в ответ, и мы перешли на какую-то другую тему и довольно быстро закончили работу.
День, другой, прошёл месяц. Налеты немцев закончились. Многих из нашей деревни не стало. Заметно опустели улицы, дома внутри также ужасали пустотой и обжигали холодом, как в морозилке. Однажды в среду Настя не пришла в школу, после уроков, перед работой в поле, я зашла к ней. Она сидела на кровати и плакала.
- Что случилось?
- Умерла мама.
Я села рядом с ней и не смогла сдержать слезы. Тётя Люда была очень добра ко мне, с ней всегда можно было чем-то поделиться, как с мамой, и найти поддержку. Моя мама умерла, когда я ещё была маленькой, и тётя Люда наравне с бабушкой старалась одарить меня своей материнской любовью. Я второй раз теряла маму. Мне было больно и страшно и за Настю, и за себя. Мы плакали вместе – горе было общим. Жизнь с каждым днём становилась горше. Единственное, что давало надежду: слова Стёпы – брата Насти – и его обещание.
Он наконец-то приехал… Мы заворожённо слушали его рассказы. Целых три дня того счастливого состояния, про которое в народе говорят «как за каменной стеной». Три дня пролетели как один, Стёпе пора было возвращаться на фронт. После долгих прощаний он сказал:
- Вы не бойтесь, я вас в обиду никому не дам! - подмигнул и растворился в темноте ночи.
Мы немного побродили по деревне и пошли по домам, ведь назавтра нас ждала уже ставшая привычной жизнь: школа – работа в поле. Ужиная, я вспоминала улыбку Степана и его доброе «не бойтесь!». Уже привычная боль в спине и руках вынуждала оставить воспоминания и лечь спать. Ночи становились холоднее; небо затянуто тучами, которые выжимают мрачные дождливые слёзы почти каждый день, и сегодняшняя ночь не исключение. Дождь барабанил по крыше – эти звуки словно напоминали выстрелы из автоматов фашистов, которые безжалостно убивали людей.
"Война идёт второй год. Почти каждую неделю из школы на фронт уходят то ученики, то учителя, а на доске памяти появлялись новые фотокарточки. Нет мирной жизни, есть жизнь только в страхе. А зачем вообще нужна война? Какой в ней смысл? Неужели одним людям доставляет удовольствие причинять боль и страдание другим людям? Зачем они это делают?" – мои мысли прервало появление какой-то тени, чей-то силуэт появился в двери. Моё сердце замерло: " Кто это?! Что делать!! Кричать и звать на помощь? А если и меня убьют? " – в одно мгновение пролетело в голове множество вопросов. Странная фигура приближалась, я зажмурилась…, но, открыв глаза, я увидела Настю.
- Тьфу ты, Настя, напугала! - буркнула недовольная я.
- Прости, мне стало очень страшно, у меня там под окном кто-то ходит или я уже просто схожу с ума… Мне стало страшно…
Я вдруг поняла, что мы стали с ней «сообщающимися сосудами», и мой страх и боль перетекает в неё, а её чувства – в меня. Забравшись под одеяло, Настя засопела рядом со мной. Прошло минут пять, послышались тяжелые шаги. Словно кто-то аккуратно укладывал гири, одновременно шаги были подозрительно тихие и такие аккуратные, что создавалось ощущение, будто кто-то крадётся – видимо, так отдавался страх в нашем сознании. Прижавшись друг к другу, обнявшись покрепче, прищуря глаза и аккуратно отодвигая занавеску кроватного полога, мы разглядели неизвестного нам черного человека. Это был какой-то достаточно высокий, крепкого телосложения молодой человек, одетый в гражданское. Лица его не было видно, судя по его мокрому одеянию, он довольно долго шёл под дождём без зонта. Походка его была такой странной, что её нельзя описать, но можно было бы отметить как одну из примет преступника. Хотя кто он, мы так и не узнали. Он ушёл из нашего дома, где с тихим ужасом, прижавшись друг к другу, полусидели-полулежади я и Настя, и исчез, растворился, как сахар в горячем чае. Ещё долго мы приходили в себя. Обнявшись, мы постепенно провалились в дремотное состояние и не заметили, как уснули.
Утром впервые за две недели я увидела бабушку. У неё были большие мешки под глазами, сильно отёкшие ноги и крайне усталый вид. Ей дали один- единственный выходной. Мы молча, без разговоров перекусили и отправились в школу.
Так проходил день, другой, пролетали недели. Пришла зима. Выпало много снега, ударили сильные морозы. Немцы рвались к Сталинграду. Была необходима древесина для строительства блиндажей. Работы в поле закончились, и нас направили валить лес. Эта работа не для четырнадцатилетних девчонок, но выбора не было – мы должны были валить лес для своей Родины.
Лес был какой-то особенный: такой величественный и могущественный, он был словно нарисован, как в книжных иллюстрациях, где все ветви спят под снежным одеялом; на тропинках петляют следы животных, а ещё где-то рядом ходит сказочный волшебник и готовит чудеса к Новому году. Эту удивительную гармонию леса нарушили отголоски войны, серая копоть завода, удары топоров и звуки пил.
Женщины и девочки валили деревья, распиливали их, мальчики откатывали брёвна – и в таком цикле мы работали до ночи. Физическая усталость и уже привычная с начала войны боль во всем теле теперь щедро разбавились ещё и обмороженными руками, лицами и ногами. Тело не переставало «ломать и ныть». Чтобы хоть как-то согреться, по возвращении домой мы отогревались чаем, в основном совершенно пустым. Кипяток – самое прекрасное, что случалось со мной в конце дня. Я чувствовала, как он медленно, но так приятно обжигая, грел меня изнутри.
День за днём я так жила. Когда работы в лесу закончились, меня переправили в швейный цех. Поначалу я, конечно, мало, что умела, но… Тяжело в учении - легко в бою! Потихоньку мои умения и навыки совершенствовались. Пошив кальсон и рубах был интересным занятием. Наконец-то женское ремесло!
Начинался 1944 год. Я по-прежнему работала в цехе. По утрам бегала в школу – шел последний ученический год; учителей становилось меньше (к концу войны их осталось единицы), а доска памяти растянулась на весь коридор. Брат Насти изредка приезжал, и в последний раз он сказал:
- Девочки, осталось немного потерпеть. Скоро всё закончится, я вам обещаю!
По радио периодически говорили о фронтовых новостях. Домой я всё равно приходила поздно, засыпала мгновенно – только голова касалась подушки. Утро, школа, работа, сон. Снова утро, школа, работа, сон – и так бесконечная вереница дней, недель, месяцев. Ежедневный труд, физическая и моральная усталость стали уже нормой. С каждым днем мои мысли менялись и становились более серьёзными. Каждый день я надеялась на то, что вот сегодня бабушка обязательно придёт вечером домой. Но этого не происходило. Из головы никак не шёл тот странный незнакомец, которого я больше не видела – может, оно и к добру. Количество сшитых кальсон и рубах увеличивалось, мы работали не покладая рук. Время летело незаметно - и наступил 1945 год. Зима была настоящей, русской. Мы сидели в почти неотапливаемой каморке и ждали тепла.
Вот и наступила весна. Я тогда ещё не знала, что это будет моя, наша первая послевоенная весна. Не знала, но все мы очень этого ждали, предчувствовали что ли… Начал стремительно таять снег, солнце набирало обороты с каждым днём все ярче, веселее – про такие вёсны говорят: «Дружная весна!» Набухали и распускались почки, появлялись маленькие листочки, такого прекрасного нежного зелёного цвета, казалось, не было целую вечность.
Я никогда не забуду тот удивительно светлый теплый майский день, когда ставший уже для каждого родным, левитановский голос наконец-то объявил: «В ознаменование победоносного завершения Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков и одержанных исторических побед Красной армии, увенчавшихся полным разгромом гитлеровской Германии, заявившей о безоговорочной капитуляции, установить, что 9 мая является днем всенародного торжества — праздником Победы. 9 мая считать нерабочим днем».
Вот оно счастье! Нет ему предела! Объятия, слёзы радости, поздравления! Наконец-то! Мы вышли на улицу и выдохнули, как будто выдавили из себя четыре кошмарных года страха, боли, страданий и мучительных ожиданий. Это был самый счастливый день! Вот она: первая весна новой жизни! Вот оно: долгожданное «после»!
Шло время, я видела, как многие жены и матери встречали своих мужей и сыновей, их слезы счастья и бесконечные объятия (словно родные люди боялись отпускать друг друга) стали самым прекрасным, что можно было увидеть. Когда приходили похоронки, плакала вся деревня. И сейчас, когда возвращались отцы, братья, сыновья, радовалась вся деревня. Всеобщее горе сменилось всеобщей радостью. Радость от того, что эта кровавая и жестокая война была завершена, была самой прекрасной.
После войны я встретила любимого человека, вышла замуж, у меня сложилась крепкая семья. Но ужас войны и память о ней навсегда во мне – её ничем не стереть…
PS. Этой юной девочкой Диной была моя прабабушка – Костычева Дина Владимировна. Она была тружеником тыла и на протяжении всей войны активно работала, как и миллионы советских детей, женщин, стариков, инвалидов; работала для фронта, для долгожданной Победы. За свои старания и преданность стране она получила звание "Ветерана труда" и "Участника Великой Отечественной войны". Я горжусь ею и трепетно храню её воспоминания о войне. И моя память – одна из самых тонких нитей, которую нельзя потерять. За такие потери народы платят дорогую цену. Что может быть ужаснее войны? Война, порожденная забвением!..