XVII Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
Женщина на войне: частное и общее
Автор работы награжден дипломом победителя I степени
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Введение
Нет ничего более противоестественного, чем сочетание слов «война» и «женщина». Не случайно в литературоведении закрепилась фраза: «У войны не женское лицо». Но война вносит свои коррективы, меняет жизнь людей. В годы Великой Отечественной женщинам наравне с мужчинами пришлось взять в руки оружие. Великая Отечественная война 1941-1945 гг. – это, пожалуй, самое крупное событие XX столетия. Оно смогло определить дальнейшую судьбу многих людей самых разных национальностей и вероисповеданий.
Актуальность работы: до Великой Отечественной войны участие женщин в боевых действиях носило эпизодический характер. Только в 1941-1945 годах это стало массовым социальным явлением, требующим специального изучения.
Объектом исследования данной работы выступают книги «Ольга. Запретный дневник» под редакцией Соколовской, куда вошли в том числе дневниковые записи русской советской поэтессы, прозаика и драматурга, писательницы и военного журналиста Ольги Берггольц, а также Елены Ржевской «Берлин. Май. 1945». Предмет данного исследования – личные переживания авторов, являющихся непосредственными участниками событий времен Великой Отечественной войны.
Цель исследования – проследить, как проявляется личность женщины на войне. Исходя из поставленной выше цели, определены следующие задачи: на материалах доступных интернет источников и публицистической литературы изучить биографию Ольги Берггольц и Елены Ржевской периода Великой Отечественной войны; опираясь на письма и дневниковые записи, выявить сведения об их переживаниях, о том, что помогло им выстоять, дать силы жить и действовать.
Степень изученности темы. О боевых и трудовых подвигах женщин в минувшей войне написано много книг, очерков, документальных повестей. Это «Героический труд женщин в годы Великой Отечественной войны» Л.П. Авдеевой, «100 великих подвигов России» В.В. Бондаренко, «Из-за парты на войну» Н. Кравцовой, «У войны не женское лицо» С. Алексиевич.
Глава I. Человек на войне
1.1. Роль женщины на войне
Роль женщины на войне долгое время активно не обсуждалась, хотя «женская сторона войны» известна из ряда документальных источников. Таким источником является книга «У войны не женское лицо» С. Алексиевич (1983 г.), за которую автор в 2015 году получила Нобелевскую премию. Писательница выросла на рассказах и воспоминаниях о войне. Все прочитанные ею книги «писали мужчины и о мужчинах» [1], поэтому она решила собрать военные воспоминания женщин, без героев и подвигов.
На фронтах Великой Отечественной войны в Советской армии воевало более 1 миллиона женщин. Не меньше их принимало участие в партизанском и подпольном сопротивлении. Им было от 15 до 30 лет. Они владели всеми военными специальностями. «В книге женщины рассказывают о войне, о которой мужчины нам не рассказали. Такой войны мы не знали. Мужчины говорили о подвигах, о движении фронтов и военачальниках, а женщины говорили о другом – как страшно первый раз убить…или идти после боя по полю, где лежат убитые… Все молодые, и жалко всех – и немцев, и своих русских солдат» [10]. На вопрос, как следует писать о войне, современники считают: «…прежде всего вот так, как написала Светлана Алексиевич» [4].
В данной же работе автор даст возможность высказаться о войне тем женщинам, которые не только пережили войну, но и оставили об этом собственные письменные свидетельства.
1.2. «Никто не забыт, ничто не забыто»
Автор строк «Никто не забыт, ничто не забыто» Ольга Берггольц родилась 3 (16 по новому стилю) мая 1910 года в Санкт-Петербурге. Детство Ольги прошло в двухэтажном доме на Невской заставе, в обычном для интеллигентной семьи тех лет жизненном укладе – няня, гувернантка, любовь и забота родителей. В Первую мировую отец ушёл на фронт полевым хирургом. В 1918 году голод и разруха привели его семью, жену Марию Тимофеевну с дочерьми, в Углич, где они жили в одной из келий Богоявленского монастыря. В 1921 году вернулся отец, прошедший две войны. И семья вернулась на Невскую заставу. Ольга стала ученицей 117-й трудовой школы, а в 1924 году она уже была пионеркой, превратившись из набожной интеллигентной девочки в пролетарскую активистку, комсомолку.
Путь Ольги Берггольц в литературу был стремительным: в 14 лет – первая публикация стихотворения «Ленин», первый рассказ «Заколдованная тропинка», публикация стихов в газете «Ленинские искры», вступление в литературное молодёжное объединение «Смена» при Ленинградской ассоциации пролетарских писателей, учёба на Высших курсах при Институте истории искусств, затем на филологическом факультете Ленинградского университета. Она печатается в журнале «Чиж» и издает свою первую книгу - «Зима-лето-попугай». В 1934 году её принимают в Союз Советских писателей. А дальше - цепь трагических событий, связанных с предъявленными ей обвинениями об участии в террористических группировках. Позже О. Ф. Берггольц была освобождена и полностью реабилитирована. Вскоре после освобождения она вспоминала: «Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в неё, гадили, потом сунули обратно и говорят: живи!» [11]
Известие о войне застало Ольгу Берггольц в Ленинграде. Её направили в распоряжение литературно-драматической редакции ленинградского радио. Голос Ольги Берггольц стал голосом самого Ленинграда, а сама поэтесса - олицетворением стойкости ленинградцев. Все 900 дней блокады Ольга Берггольц работала на радио, почти ежедневно выходя в эфир для того, чтобы поддержать, ободрить ленинградцев, быть с ними рядом. Её голос знали, её выступлений ждали. Не случайно О. Берггольц была внесена немцами в список лиц, подлежащих после взятия города немедленному уничтожению.
Активная пропаганда дикторов Ленинградского радио оправдала себя. Город не поддался панике. Народ верил в то, что фашисты будут с позором отброшены от стен города.
О. Берггольц не теряла силы духа, поддерживая свои обращения к ленинградцам мужественными стихами: «Письма на Каму», «Разговор с соседкой»; позже вышел сборник «Ленинградская тетрадь», «Ленинградская поэма», в которых картины блокадного города соседствуют с раздумьями о героизме, верности и любви, побеждающими страдания и смерть. Выступления и радиопередачи 1941-1943 годов из осаждённого Ленинграда после войны вошли в книгу Берггольц «Говорит Ленинград» (1946). В 1944 году была написана пьеса «Они жили в Ленинграде», а в январе 1945 года вышла радиопередача «900 дней», в которой использовались разные фрагменты звукозаписей, объединённые в одну. Медаль «За оборону Ленинграда» - достойная награда, вручённая поэтессе.
1.3. «Прописана душою в Ржеве»
Елена Ржевская родилась в Гомеле в 1919 г. в семье юриста Моисея Александровича Кагана и зубного врача Рахили Соломоновны Каган.
С 1937 по 1941 г.г. Елена была студенткой Московского института философии, литературы и истории. В этот же период она вышла замуж за Павла Когана, погибшего в боях за Северный Кавказ в 1942 г. В начале войны Елена была направлена работать на военный завод, но не прекращала попыток попасть на фронт. Благодаря знанию немецкого языка Елена была направлена сначала в школу военных переводчиков, а в феврале 1942 г. назначена военной переводчицей в штабе 30-й армии. Первая военная операция, в которой она участвовала, – бои под Ржевом в феврале-марте 1942 г. – настолько потрясла Елену, что она взяла себе псевдоним Ржевская.
Позднее Елена Каган (Ржевская) стала переводчицей советской военной разведки. По долгу службы, пройдя через Беларусь и Польшу, она в конце концов оказалась в Берлине. В мае 1945 г. небольшой группе, в состав которой входила Елена, было приказано в условиях строжайшей секретности найти труп Гитлера среди руин Рейхсканцелярии. Когда тело было обнаружено, Елена принимала участие в опознании и расследовании обстоятельств смерти Гитлера. Елена была награждена двумя военными орденами и несколькими медалями. Она закончила войну в звании лейтенанта.
Летом 1945 г. Елена Каган демобилизовалась и вернулась в Москву, к гражданской жизни. После войны Елена Каган стала писателем. Ее первые рассказы о сражениях под Ржевом были отвергнуты издательствами как слишком пессимистичные. Только в начале 60-х, когда советские чиновники стали призывать деятелей культуры к большей «искренности» в изображении войны, эти рассказы были впервые опубликованы. История об обнаружении останков фюрера была засекречена, поэтому мемуары Ржевской «Берлин, май 1945» были изданы только в 1965 г. В начале 90-х Ржевская одна из первых получила доступ к дневникам Геббельса, после чего издала новую книгу «Геббельс. Портрет на фоне дневника».
В 1980-е годы Е. Ржевская была одним из инициаторов увековечивания города Ржева как участника событий Великой Отечественной войны. Ржев, в числе 40 российских городов, получил высокое звание Города воинской славы [пересказано с сайта 8].
Глава II. Женщины на войне
«Война – слишком интимное переживание. И такое же бесконечное, как и человеческая жизнь» [1]. Как же сочетаются частное, личное и общее, всенародное?
2.1. «Самое жгучее, самое сокровенное, самое окрыляющее» [здесь и далее: 3]
В сентябре 2015 г. увидел свет полный блокадный дневник Ольги Берггольц. Это издание – совместный проект Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ) и издательства «Вита Нова». Книга потрясает откровением. Это абсолютно личностный, во всех смыслах интимный, дневник. Несмотря на испытания, автор не утратила желания и умения любить. Напротив, именно любовь заставляет героиню искать силы, чтобы выстоять, хотеть жить. Вот некоторые выдержки из дневника. О, как мало осталось времени, чтоб безумно покрутить с Юрой, а ведь это вот-вот, и, переглядываясь с ним, вдруг чувствую давний хмельной холодок, проваливаюсь в искристую темную прорубь. Это я знаю: любовь к любви, не больше. 5/IX-41
В ночь на 7/IX на Л-д упали первые бомбы, на Харьковской. В это время (23.25) мы были у меня — я, Яша, Юра М. и Коля. Потом мы пили шампанское, и Юра поцеловал мне указательный палец, выпачканный в губной помаде. Вчера мы забрались в фонотеку. Слушали чудесные пластинки, и он так глядел на меня. Даже уголком глаза я видела, как нежно и ласково глядел. 8/IX — 9/IX-41
Я не могу даже на четвертый день бомбардировок отделаться от сосущего, физического чувства страха. Опять-таки, это меня злит из-за того, что я не хочу потерять в глазах Юры. Выручает то, что пишу последнее время хорошие (по военному времени) стихи, и ему нравится. 12/IX-41
Видимо, я совершенно не нравлюсь ему как баба, а мое отношение к себе он заметил и считает, что может распоряжаться мною, что ему достаточно протянуть руку, чтоб я рассыпалась мелким бесом. Так, между прочим, и будет, но я хочу показать ему, что я от него не завишу, что мне, вообще говоря, наплевать на него …Неужели и ты, потомок, будешь так несчастен, что будешь считать, будто бы для человека есть что-то важнее любви, игры чувств, желаний друг друга? …Я хочу, хочу еще иметь минуту вневременной, ни от чего не зависящей, чистой радости с Юрой. Я хочу, чтоб он сказал, что любит меня, жаждет, что я ему действительно дороже всего на свете…
А может, это действительно свинство, что я в такие страшные, трагические дни, вероятно, накануне взятия Ленинграда, думаю о красивом мужике и интрижке с ним? Но ради чего же мы тогда обороняемся? Ради жизни же, а я — живу. И разве я не в равном со всеми положении, разве не упала рядом со мной бомба, разве не влетел осколок в соседнее окно, в комнату, где я сидела? 24/IX-41
Радость моя, и жизнь, и гордость, если ты погибнешь, я хочу погибнуть с тобою. О Коля, сердце мое, неужели ты погибаешь? А я должна писать. Я должна что-то делать, чтоб выжить, чтоб не сойти с ума, не лечь… 14/I-42
О, какая весна. Теплый, теплый, благодатный день и воздух, где-то играет радио (рояль), пахнет листьями, нежная зелень одевает деревья, из окна моего среди розовых, продырявленных крыш видны зеленые клубы деревьев — а Коли нет…Слишком много сил уходит на личную жизнь. … грызем с Юркой друг друга еженощно. Он любит меня — это факт. Я уже вхожу в его любовь, как в свою комнату.3/VI-42
Я — баба, и слабая баба. Мне нужен около себя любящий, преданный мне мужик.1/IV-42
Я вернулась сюда к новому мужу, к новой любви и счастью — я вижу это теперь. 26/IV-42.
Вместе с тем личное, частное тесно сопряжено с общим горем, которое несли на своих плечах ленинградцы. Война здесь показана как реальность, в которой привыкают существовать люди. Страшно и повседневно, день за днем, подробно и без лишнего пафоса. Дневник по праву можно назвать документом эпохи.
Сегодня, в 22.45, был налет на Л-д, я слышала, как свистели бомбы — это ужасно и отвратительно. Все 2 ч. тревогиу меня тряслись ноги и иногда проваливалось сердце, но внешне я была спокойной. 8/IX — 9/IX-41
Я чувствую, какчто-то во мне умирает. Когда совсем умрет — видимо, совсем перестану бояться. … Но ведь это же ненормально! Человек должен зарыться в землю, рыдать, как маленький, просить пощады. Правильнее бы всего — умертвить себя самой. Потому что кругом позор, «жизнь есть боль, жизнь есть страх» 12/IX-41
Хлеб ужасно убавили, керосин тоже, уже вот-вот начнется голод, а недоедание — уже налицо… люди скоро с ног падать начнут!.. 13/IX-41.
Надо отбиться от немцев. Надо уничтожить фашизм, надо, чтоб кончилась война, и потом у себя все изменить. Как? 24/IX-41
Да, мы должны выжить, и я буду писать — работать, потому что иначе — смерть.14/I-42
Я совершенно не понимаю, что не дает мне сил покончить с собою. Видимо — простейший страх смерти. 11/III-42
Ирина рассказывала о Ленинграде, там все то же: трупы на улицах, голод, дикий артобстрел, немцы на горле. 24/III-42
А город-то, бедный город, люди его: истерзанные голодом, обессилевшие...8 /IV-42
Со стеклянным звуком ложатся где-то снаряды, вчера и сегодня летели через крышу, отвратительно стеная и воя. О, печаль, печаль!8/V-42–9/V-42
Берггольц - поэт огромной лирической и гражданской силы[9]. Не случайно дневник дважды пытались уничтожить: здесь Ольга открыто обвиняет тех, кто стоял у власти, в нежелании действовать решительно, в замалчивании фактов о действительном положении в Ленинграде.
Позор в общем и в частности. На рабочих окраинах некуда прятаться от бомб, некуда. Это называлось — «Мы готовы к войне».12/IX-41
Кругом смерть. Свищет и грохает…А на этом фоне —жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Черт возьми, я же здесь абсолютно бесполезна, на 100 % бесполезна, моя санитарная сумка и прочее — это та же видимость, та же ложь, что была и есть повсеместно. И стыдно отказываться даже от этой видимости — такова инерция подчинения уже отрицаемой системе. 13/IX-41.
Может быть, мы так позорно воюем не только потому, что у нас не хватает техники, не только потому, что душит неорганизованность, везде мертвечина, везде Шумиловы, везде Махановы, кадры помета 37–38 годов, но и потому, что люди задолго до войны устали, перестали верить, узнали, что им не за что бороться. 22/IX-41.
О, как я боялась этого! Та дикая ложь, которая меня лично душила как писателя, была ведь страшна мне не только потому, что мне душу запечатывали, а еще и потому, что я видела, к чему это ведет, как растет пропасть между народом и государством, как все дальше расходятся две жизни — настоящая и официальная. 12/III-42
Теперь запрещено слово «дистрофия», — смерть происходит от других причин, но не от голода! О, подлецы, подлецы! Из города вывозят в принудительном порядке людей, люди в дороге мрут. 24/III-42
Много записей в дневнике посвящено любимому городу, ленинградцам, близким людям, Родине. Ольга страдает от бессилия помочь отцу, которого унизительно выдворили из города. Она скорбит по убитым знакомым ей людям. Тем не менее находит силы и время встречаться с друзьями и подругами. Посещение дома, где жила А.А. Ахматова, вызвало у Ольги горькую иронию (голодная, обитающая в каморке с неприятными запахами поэтесса!) и жгучее желание помочь. Материнская забота о тех, кому хуже, чем ей самой, - одна из характерных черт Ольги.
«На старости лет человеку, честнейшим образом лечившему народ, нужному для обороны человеку, наплевали в морду и выгоняют из города, где он родился, неизвестно куда. Собственно говоря, отправляют на смерть». «Покинуть Ленинград!» Да как же его покинешь, когда он кругом обложен, когда перерезаны все пути! Это значит, что старик и подобные ему люди либо будут сидеть в наших казармах, или их будут таскать в теплушках около города под обстрелом, не защищая – нечем. 2/IX-41
Я еще раз состарилась за этот день. Мне мучительно стыдно глядеть на отца. За что его так? Это мы, мы во всем виноваты. … Ленинград, я еще не хочу умирать 5/IX-41
Мой Васильев погиб — господи, какой это ужас, когда узнаешь о гибели знакомого человека. Кольцо вокруг Ленинграда почти неудержимо сжимается. Мы еще счастливы, что их от Пулкова-то чуть-чуть отогнали. О, бедные мы, бедные. 13/IX-41.
Зашла к Ахматовой, она живет у дворника (убитого артснарядом на ул. Желябова) в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках— матрасишко, на краю — закутанная в платки, с ввалившимися глазами — Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии — неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. А товарищ Шумилов сидит в Смольном в бронированном удобном бомбоубежище и занимается тем, что даже сейчас, в трагический такой момент, не дает людям вымолвить живого, нужного, как хлеб, слова…24/IX-41
В Ленинград — навстречу гибели… О, скорее в Ленинград!12/III-42
Третьего дня у меня была Галка. Милый мой, верный, прекрасный друг. Как я рада ей была, говорили до 10 часов утра, поплакали, пели…Юрка купил по дороге большой пучок березовых веток. Мы принесли их, поставили в комнате, а окно было открыто настежь, видно было тихое, могучее небо, прохладный ветер веял в окно, в городе было очень тихо — и так пахло березой, так пахло, что вся жизнь, самые счастливые дни ее ожили во мне и — в чувстве — шли через душу счастливо, страстно, ликующе. 8/VI-42
Что могла сделать женщина, в руках которой не было оружия? Нет, было, и это оружие – звучащее для всех ленинградцев слово. Ей верили: они одна из многих, кто держался, не сдавался смерти, выстоял. А потому слово правды – вот что хотела нести своим слушателям на радио О. Берггольц.
О, милые мои люди! А мне — чем благодарить вас за это признание?! Только бы не обманывать, только бы не обмануть вас в дальнейшем — и найти в себе силы сказать вам о вас самих… самое сокровенное, самое окрыляющее. И я согласна ради этого вновь пухнуть и бродить в темноте, и ежиться от близких разрывов и стоклятого свиста бомб. 4/VIII-42
Письмо отцу 14/II-43– это письмо сильного человека и сильной женщины, женщины-победителя: «Блокаду, действительно, прорвали, и это имеет огромное, военное и политическое значение, но на нашем быте это пока еще не отозвалось в смысле его улучшения. Умоляю тебя не нервничать, все идет хорошо, немцы будут побиты, это уже совершенно ясно. И не ругайся с мамой, дотерпите уж всю войну с достоинством. О своей жизни напишу ей, она тебе прочтет. Здоровье очень средне, здорово устала ото всего, от работы, жизни, блокады.Но раз надо додержаться, будем держаться».
Итак, мужество, самоотверженность, любовь - главные слова книги. «Книга, вышедшая в издательстве «Вита Нова», позволяет не только увидеть одну из величайших трагедий мировой истории – ленинградскую блокаду – глазами О. Берггольц, но и понять истинный масштаб личности самой Берггольц, масштаб ее гражданского бесстрашия» [2].
2.2. Берлин, май 1945
Документальная точность.
«Берлин. Май. 1945» Елены Ржевской – мемуарная проза, которая отличается яркой публицистичностью в сопряжении с историчностью, точностью в передаче деталей, характерных для военного времени 1945 года. Это одна из важнейших характеристик мемуарной литературы – установка на «документальный» характер произведения, претендующего на достоверность событий воссоздаваемого прошлого [12].
Варшава. Затем – стремительное продвижение в сторону берлина: «Через шесть дней после освобождения Варшавы наши части овладели городом Бромберг (Быдгощ — по-польски)». Шоссе на Познань. Город Ландсберг. Наконец Берлин. И каждая точка на карте разворачивается в книге Е. Ржевской в эпическую картину, показывающую войну как крупными, панорамными планами, так и в лицах. На одну общую страшную войну – десятки, сотни тысяч судеб, перечеркнутых или отмеченных войной. Вот одна из сцен: «На улицах было необычайно оживленно. Все польское население Быдгоща высыпало из домов. Люди обнимались, плакали, смеялись. И у каждого на груди красно-белый национальный флажок. Дети бегали взапуски и визжали что есть мочи и приходили в восторг от собственного визга. Многие из них и не знали, что голос их обладает такими замечательными возможностями, а другие, те, что постарше, позабыли об этом за пять мрачных лет гнета, страха, бесправия, когда даже разговаривать громко было не дозволено. Стоило появиться на улице русскому, как вокруг него немедленно вырастала толпа. Заняв мостовые, не сторонясь машин, шли русские и польские солдаты, обнявшись с освобожденными людьми всех национальностей. Вспыхивали песни…» [5]
Встречи на дорогах войны. И каждая из них – повод для осмысления огромной ответственности каждого за то, что сделала война с людьми. Одна из таких встреч – с переодетой в солдата женщиной. Марта Катценмайер, немка, выросла в приюте. При выходе из приюта она, согласно новым нацистским законам, была подвергнута экзамену. Экзамен провалила, а потому по закону Гитлера, ее обесплодили, чтобы не было от нее порчи для расы; ей воспрещалось выходить замуж. «Позор и убожество вышвырнули ее из жизни... Мы таращили глаза. Пожалуй, мы даже не читали такого. Она все не умолкала. Мы молчали, подавленные, оглушенные» [здесь и далее 5].
Ещё одна встреча – с Марианной Кунявской. Её история – о силе любви. Бельгиец Альфред Райланд, голодая и тратя взятые с собой из дому сбережения, каждый день выкупал ее. А когда началось отступление, немцы стали освобождать город от иностранных рабочих колонн. Марианна верила, что Альфред жив и вернётся к ней. И они действительно встретились.
В сорока километрах от Познани был лагерь пленных итальянских генералов. Е. Ржевской довелось говорить с зондерфюрером Вальтером Трейблутом, одним из генералов: «Серые глаза его были расширены и неподвижны. О семье он ничего не знал, к своей дальнейшей участи был безразличен. Он бесконечно устал от жизни в мире нацизма и войны».
Берлин. Женщина вела за руки малолетних детей — мальчика и девочку, повторяла бесконечно: «Это сироты. Наш дом разбомбили. Я перевожу их на другое место. Это сироты… Наш дом разбомбили…»
Шофер Сергей, тайно обвенчавшийся с познанской девушкой; Коля Курков – неунывающий солдат, смертельно раненный эсэсовцем из личной охраны Гитлера, - всё становилось предметом наблюдений автора книги.
Страшные свидетельства преступлений фашизма. Их автор мемуаров наблюдала везде, где пришлось останавливаться по делам службы.
«Нам ли не понять ожесточения поляков. Ведь насильственная германизация Польши — это закрытие польских школ, вышвыривание из квартир, проезд только в прицепном вагоне трамвая и многое, многое другое. Это истребление нации унижением, голодом, лагерями. Как же не понять нам их чувства. Нам, прошедшим сквозь страшные невзгоды, сквозь смерть и разрушения по чудовищным следам фашистского бесчинства».
«То, что открылось за воротами концлагерей, казалось, не может вместить человеческий разум. Сотни тысяч замученных, убитых, задушенных. А тот, кто еще дышал, был обречен на смерть от голода, от телесных и нравственных истязаний».
А вот слова Гиммлера, который в Познани, 4 октября 1943 года заявил: «Как поживают русские, как поживают чехи, мне совершенно безразлично. То, что есть у народа из хорошей крови нашего сорта, мы возьмем себе и, если понадобится, отберем детей и воспитаем сами. Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь в той мере, в какой они нужны как рабы для нашей культуры».
«Поляки были выброшены из всех мало-мальски приличных квартир. У них не было больше ни фабрик, ни магазинов, ни школ, ни личных вещей. Их улицы были переименованы, язык — запрещен, памятники сброшены, костелы опоганены». «Мы видели геббельсовскую пропаганду в действии: дикое опустошение земли, лагеря смерти, рвы с замученными людьми, «новую цивилизацию», когда человек человеку — палач».
«Теперь, спустя много лет, меня иногда спрашивают: не страшно ли было смотреть на этих мертвецов? Было другое: чувство содрогания, но страшно не было. И не потому лишь, что много страшного мы видели за четыре года войны, но скорее потому, что эти обгоревшие останки, казалось, не человечьи — сатанинские. Но мертвые дети — это страшно. Шестеро детей: пять девочек и один мальчик, умерщвленные своими родителями (о детях Геббельса)».
«19 марта он (Гитлер) отдает приказ о «выжженной земле» — на этот раз немецкой. Уводить население (но куда же?), опустошать, разрушать города, которыми овладевает противник. Не имеет значения, что немецкий народ лишается при этом средств существования».
Умение видеть и чувствовать окружающий мир. Нет, оно не только не исчезло за годы войны – обострилось. Как художественно точно Е. Ржевская передает свои впечатления от увиденного и пережитого!
«В потоках людей, в звоне детских голосов город казался весенним, несмотря на январский холод, на падавший снег».
«Эти темные, угрюмые фигуры, эти опознавательные значки, рисованные на людях мел. Тяжесть этого впечатления помню до сих пор».
«…над толпой пронесся изумленный, радостный возглас, подхваченный всеми: «Журавли! Журавли прилетели!» Сняв шапки, закинув головы, люди уставились вверх, где в просветлевшем небе плыли над городом возвращавшиеся с юга журавли. Весна! Шла по земле весна сорок пятого с ее пронзительной вестью о близком конце войны».
«По сторонам улицы клубилась белая пена — цвели яблони».
«Я не представляла себе, что так бывает — вся страна надевает белые повязки капитуляции, и не помню, чтобы читала о таком».
«Запомнилось: тумба, оклеенная афишами, шифоновые занавески, как белые руки, протянутые из проема окна, привалившийся к дому автобус с рекламой на крыше и на стенах категорические заверения Геббельса в том, что русские не войдут в Берлин».
«Только что стрелял ожесточенно, а сейчас сидит, недоуменно озирается, даже с любопытством, — парнишка как парнишка. Удивительны эти мгновенные превращения на войне».
«После всего, что тут было, на затихшей берлинской улице свист соловья был удивительной вестью о живой жизни».
О творчестве Е. Ржевской сказано, что она «одна из самых мужественных женщин нашей эпохи» [7], а в своей военной прозе сочетает «публицистичность и художественно-документальное начало с лирической интонацией» [6].
Заключение
Сложно представить женщину на войне. И если у войны «не женское лицо», то понимаешь, какого мужества стоило женщинам, чтобы эту войну пережить, при этом остаться людьми, не допустить расчеловечивания и сохранить в себе женщину. О. Берггольц и Е. Ржевская. Разные судьбы на войне. Разный взгляд на жизнь. Но их роднит отрицание войны, неприятие жестокости, которую она несет людям, горячее желание говорить об этом.
«Запретный дневник» О. Берггольц – исторический документ, в котором личные, интимные переживания сливаются за родной город Ленинград и ленинградцев, обреченных на мучения и страдания в период блокады. Слово правды, сказанное о власти, её неспособности разумного…, сопряжено с чувством ответственности перед людьми, для которых О. Берггольц стала «голосом Ленинграда». Личный подвиг поэтессы – гражданское мужество, которое помогло выстоять, несмотря на страх смерти, продолжать жить и поддерживать силу жизни в других.
«Берлин. Май. 1945» Елены Ржевской – мемуарная проза, которая отличается яркой публицистичностью в сопряжении с историчностью, точностью в передаче деталей, характерных для военного времени 1945 года. Как человек военный, Е. Ржевская подчиняется приказам, а потому в её действиях нет места сомнениям. Она одна из многих, и постоянно звучащие «мы», «нас», «наша» - тому доказательство. Впечатления от личных встреч на дорогах войны придают воспоминаниям яркую лиричность, художественность. Её личный вклад писателя в дело победы – это подвиг солдата, принявшего участия в развенчании мифов о нацизме и нацистах и рассказавшего правду о последних днях существования ставки Гитлера.
Использованная литература
Алексиевич С. https://azbyka.ru/fiction/u-vojny-ne-zhenskoe-lico/
Артеменко Г. Бесстрашное отчаяние. https://novayagazeta.spb.ru/articles/9917/
Берггольц. Запретный дневник. https://sagittario.livejournal.com/235161.html
4. Василь Быков. Ставшее жизнью и судьбой // Собрание сочинений в четырех томах. — Молодая гвардия, 1986. — Т. 4
5. Ржевская Е. Берлин, май 1945. https://mir-knig.com/read_281-5
6. Ржевская Елена Моисеевна // Большой Энциклопедический словарь. — 2000
7. livelib.ru: https://www.livelib.ru/author/103581/top-elena-rzhevskaya
8. https://ru.wikipedia.org/wiki/Ржевская,_Елена_Моисеевна
9. https://www.labirint.ru/reviews/goods/239923/
10. https://jiyuu.su/kratkie-soderzhaniya/aleksievich-u-vojny-ne-zhenskoe-lico.html
11. https://www.miloserdie.ru/article/olga-berggolcz-ee-ne-slomali-ni-tyurma-ni-pytki-ni-golod-ee-golos-spasal-tysyachi-lyudej-vo-vremya-strashnoj-blokady
12. https://litfest.ru/teoria/memuarnaya-literatura.htm