XVIII Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
К ВОПРОСУ О СПЕЦИФИКЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КОЛХОЗНОЙ АДМИНИСТРАЦИИ В 1930-х ГГ. (НА МАТЕРИАЛАХ ЮГА РОССИИ)
Автор работы награжден дипломом победителя II степени
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Введение
Колхозы, повсеместно созданные в Советском Союзе в ходе коллективизации, находились под полным государственным контролем и были обязаны выполнять распоряжения органов власти. В основополагающем для колхозов документе, – «Примерном уставе сельскохозяйственной артели» от 17 февраля 1935 г., – недвусмысленно подчеркивалось: «артель обязуется вести свое коллективное хозяйство по плану, точно соблюдая установленные органами рабоче-крестьянского правительства планы сельскохозяйственного производства и обязательства артели перед государством» [1, С. 428]. Там же перечислялись конкретные обязанности колхозов: «повышать урожайность колхозных полей путем введения и соблюдения правильного севооборота…»; «отбирать для посева лучшие семена…»; «расширять посевную площадь…»; «полностью использовать на общественных началах всю имеющуюся тягловую силу, весь инвентарь, сельскохозяйственные орудия, семена и другие средства производства…», и т. д. [1, С. 429]
Неукоснительное выполнение колхозами многочисленных обязанностей обеспечивалось всей мощью административно-управленческого аппарата, окончательно оформившегося во время «великого перелома». На верхней ступени этого аппарата находилось Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с И.В. Сталиным, а на самой нижней, если говорить только о колхозной системе, располагались представители администрации коллективных хозяйств – председатели и члены правлений, бухгалтеры, учетчики, бригадиры, заведующие фермами, звеньевые, и т. д.
Основная часть
Анализ содержания нормативных документов, лежащих в основе колхозной системы (того же «Примерного устава сельхозартели» 1935 г.) позволяет утверждать, что государственные требования, предъявляемые к колхозному производству, были вполне разумны и преследовали цель модернизации сельского хозяйства. Введение и соблюдение правильных севооборотов, использование только сортовых семян, повышение плодородия пахотных земель – эти и другие мероприятия, которые в доколхозной деревне могли выполнять лишь немногочисленные «культурные хозяйства», были по плечу колхозам и (при условии их реализации) способствовали повышению эффективности аграрного производства в Советском Союзе.
Однако на протяжении 1930-х гг. (как, впрочем, и последующих десятилетий советской истории) специфика колхозной системы, основанной на отрицании законов экономики, внеэкономическом принуждении, административном диктате, препятствовала административно-управленческому аппарату коллективных хозяйств с должной степенью эффективности выполнять задачи по модернизации сельского хозяйства и в целом контролировать и управлять аграрным производством. Во-первых, можно указать факторы субъективного порядка, такие, как низкий профессиональный и моральный уровень многих колхозных управленцев. В источниках нередко встречаются констатации о том, что руководители МТС и колхозов, вместо того, чтобы работать, «занимаются спекуляцией и пьянством» [6, л. 32; 11, л. 80].
Так, в августе 1933 г. председатель колхоза «Сельмаш» Крымского района Северо-Кавказского края, не получив разрешения вышестоящих властей, самовольно выехал на собственную пасеку в Кореновский район и пропадал там 6 дней; в итоге колхозники, оставшись без понукающего воздействия начальства, почти не работали [7, л. 80]. В июле 1934 г. в колхозе им. Карла Либкнехта Георгиевского района Азово-Черноморского края произошел вполне обычный в те времена случай: председатель колхоза Шингов и председатель сельсовета Исаенко пришли в молотильную бригаду, но, не делая никаких попыток помочь колхозникам или хотя бы изобразить «руководящую деятельность», улеглись спать на солому возле молотилки. Колхозники острили: «Хорошо быть председателем: только и знай спи да ешь, а работать за тебя будут другие» [7, л. 80]. В марте 1934 г. председатель Ермаковского сельсовета Шахтинского района Азово-Черноморского края Михалько, секретарь сельсовета Остапенко, председатель местного колхоза «Красный Октябрь» Балябин и счетовод Каранчин, собравшись дружной компанией, всю ночь пьянствовали в гостях у зажиточного единоличника А. Кастрюкова. Видимо, посиделки прошли на высшем уровне, потому что после этого Михалько и Балябин трое суток отлеживались по домам, сорвав работу «всей тракторной бригады» [10, л. 106].
Во-вторых, мощным негативным фактором, отрицательно сказывавшимся на работе колхозных администраторов, являлось грубое вмешательство вышестоящих органов власти в сферу их профессиональной деятельности. Это выражалось, в частности, в частом снятии и перемещении председателей, бригадиров и других работников административно-управленческого аппарата колхозов, нередко без должных оснований. Подчеркивая широкое распространение подобной практики, Северо-Кавказский крайком ВКП(б) в мае 1931 г. настоятельно рекомендовал «установить порядок, при котором ни один бригадир не может быть снят со своей работы без специального решения правления колхоза» [2, С. 437].
Самое же важное, – сталинский режим требовал от колхозов не столько реализации задач по повышению эффективности аграрного производства, сколько полного и безоговорочного выполнения «государственных обязательств», то есть поставок натуральных продуктов. Эта обязанность колхозов специально подчеркивалась в «Примерном уставе сельхозартели» [1, С. 430], и за ее выполнением органы власти (и колхозные администраторы) должны были следить тщательнее всего.
Но дело в том, что в 1930-х гг. «государственные обязательства» чаще всего были завышенными, и полное их выполнение могло привести не только к разорению колхоза, но и к гибели от голода самих колхозников (как это случилось в 1932 – 1933 гг., в том числе и на Юге России [4, С. 67 – 85]). Поэтому многие колхозные управленцы сознательно шли на конфликт со сталинским режимом или, как это называлось в советской прессе 1930‑х гг., на «обман государства» [3, С. 8].
«Обман государства» колхозными управленцами, стремившимися спасти свои хозяйства от разорения, а колхозников – от голода, выражался в основном в уменьшении завышенных разрядов урожайности, сокрытии от вышестоящего руководства площадей посевов или части собранного урожая, передаче на элеваторы худшего по качеству зерна. В частности, уже в июле 1930 г. представитель Северо-Кавказского крайторга и «Союзхлеба» Кулагин, инспектировавший деятельность низовых учреждений на Кубани, сообщал своему начальству, что «районные организации, как правило, а отсюда и с[ельские]/советы, всячески стараются преуменьшить цифры урожая», причем «это обстоятельство почти целиком нужно отнести на то, что осенью и зимой во время хлебозаготовок имели место значительные перегибы» [5, л. 5]. В июле 1933 г. в районах Армавирского оперативного сектора ОГПУ «в среде низового советско-партийного руководства» ярко проявлялись тенденции «к разбазариванию хлеба, путем сокрытия посевов, преуменьшения показателей на виды урожая» [7, л. 171].
Нередко председатели колхозов объявляли часть своих посевов погибшими от морозов, засухи, вымокания или других неблагоприятных природных явлений. Например, согласно спецсводке ОГПУ на 1 июня 1934 г., отдельные председатели кубанских колхозов «в целях сокращения хлебопоставки, составляют заведомо ложные отчеты о гибели посевов» [9, л. 168]. Если «обман государства» не раскрывался, то колхозное руководство получало определенное количество продукции, которой могло маневрировать с целью поддержания рентабельности своих колхозов.
Те же цели преследовало и такое «антигосударственное» мероприятие колхозных администраторов, как передача на элеваторы худшего по качеству зерна. Так, в конце августа 1933 г. колхоз «Новая жизнь» Ново-Покровского района Северо-Кавказского края сначала обмолачивал сильно засоренную озимую пшеницу, которой и выполнял план хлебопоставок; обмолот же чистой яровой пшеницы колхоз сознательно затягивал. Примерно так же поступали колхозники сельхозартелей «Пахарь» и «Культурный труд» того же района [7, л. 102]. В начале сентября 1933 г. колхозы Сальского района Северо-Кавказского края специально для выполнения хлебопоставок производили «обмолот худшего урожая колосовых» [8, л. 48]. Тем самым председатели колхозов убивали двух зайцев: формально они выполняли «обязанности перед государством» (пусть и низкокачественной продукцией), а лучшую часть урожая сохраняли в целях эффективного функционирования и развития своих коллективных хозяйств.
Заключение
Итак, перед колхозами, которые по итогам коллективизации представляли собой основную форму организации аграрного производства в СССР (в том числе и на Юге России), стояла задача модернизации сельского хозяйства, повышения его эффективности. На выполнение данной задачи была нацелена деятельность всех категорий колхозного административно-управленческого аппарата, от председателя до звеньевых. Однако в конкретно-исторических условиях 1930-х гг., когда сталинский режим присваивал большую часть произведенной колхозами продукции, последним крайне сложно было не только развивать свои производственные мощности, но и попросту поддерживать собственную рентабельность. Этим обстоятельством и был обусловлен конфликт между сталинским режимом и колхозными управленцами, стремившимися обмануть вышестоящие власти, дабы сохранить от разорения вверенные им колхозы. Иными словами, колхозная система, созданная сталинским режимом, находилась в состоянии неявного противоборства с этим режимом.
Список использованных источников
1. История колхозного права. Сборник законодательных материалов СССР и РСФСР. 1917 – 1958 гг. В 2-т. Т. I. 1917 – 1936 гг. – М., Госюриздат, 1959.
2. Коллективизация сельского хозяйства на Северном Кавказе (1927 – 1937 гг.). Сб. документов и материалов / Под ред. П.В. Семернина и Е.Н. Осколкова. – Краснодар, книжное изд-во, 1972.
3. Незыблемый закон // На аграрном фронте. 1934. № 9.
4. Осколков Е.Н. Голод 1932 / 1933. Хлебозаготовки и голод 1932 / 1933 года в Северо-Кавказском крае. – Ростов н/Д, изд-во РГУ, 1991.
5. Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИ РО), ф. 7, оп. 1, д. 1074.
6. ЦДНИ РО, ф. 8, оп. 1, д. 53.
7. ЦДНИ РО, ф. 166, оп. 1, д. 22.
8. ЦДНИ РО, ф. 166, оп. 1, д. 23.
9. ЦДНИ РО, ф. 166, оп. 1, д. 112.
10. ЦДНИ РО, ф. 166, оп. 1, д. 111.
11. ЦДНИ РО, ф. 166, оп. 1, д. 113.