XXI Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
Страницы дневника
Автор работы награжден дипломом победителя I степени
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Виктор Коробков родился 4 марта 1929 года в Феодосии. За отличную учебу был дважды награжден путевкой в пионерский лагерь «Артек». Во время Великой Отечественной войны являлся участником антифашистского сопротивления, разведчиком 3-й бригады Восточного соединения партизан Крыма. 18 февраля 1944 года был арестован гестапо и 9 марта 1944 года после жестоких пыток расстрелян на горе Митридат.
3 июня 1941 года. Я снова получил путевку в Артек! Как только узнал, побежал рассказать отцу. Он даже пообещал купить мне новые краски! Будет чем рисовать море. Оно там особенное, не такое как в Феодосии. Артековское. Вот было бы здорово снова встретиться с Ваней! Скорее бы смена…
20 июня 1941 года. Вот и Артек! Кажется, совсем не изменился с прошлой нашей встречи. Но нет! Артек стал лучше! Появились новые домики, таких больших раньше не было, разрослись деревья, похорошели аллеи. И снова вечерний костер, и снова артековские песни, и снова рассказы о героях войны — и море. Лазурно-синее, переменчивое, живое, оно дарит успокоение и желание писать. Глядя на его волны, в очередной раз вспоминаю, почему так люблю его, море, ставшее родным. Иногда я замечаю, что у нас даже характер один на двоих…
Сегодня вечером было торжественное открытие смены. Мне подарили альбом и краски с большой палитрой. Ребята в отряде прозвали меня Айвазовским, не догадываясь, как я мечтаю научиться рисовать море так же, как он.
22 июня 1941 года. Резкое пробуждение. Сообщение по радио: «Внимание! Говорит Москва! … сегодня, в четыре часа утра, без всякого объявления войны, германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза! Началась Великая Отечественная война! ... Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» Я не сразу понял. Война? Какая война? У нас же был заключен мир! А как же мама? Она, наверное, очень за меня волнуется.
23 июня 1941 года. Сегодня объявили об эвакуации. Нас вместе с вещами погрузили на полуторки. Ехать несколько часов. Страшно всем, но мы храбримся. С нами едет наш вожатый.
В Феодосии нас высадили. Я спрыгнул с машины и пошел к дому — звук сирены. Какая-то толстая тетенька уронила авоську. Дед, рядом не спеша раскуривавший сигарету, сказал: «Тревога. Бомбить будут». Я никогда еще так быстро не бегал! Вот виден дом, знакомые с детства крыльцо, тяжелая дверь. И тут я услышал свист. Что-то тяжелое ударило меня в грудь…
30 октября 1941 года. Я наконец смог увидеться с мамой. Я помню, как разгребали завалы после бомбежки: пришли соседи, солдаты, просто незнакомые люди, отец… Через некоторое время нашли маму. Ее погрузили на носилки и несли до госпиталя. Он был переполнен. Наш сосед, дядя Леня, подошел ко мне и похлопал по плечу: «Ничего, малец, прорвемся!»
Сейчас мама уже дома, самое страшное позади. Мы с папой переставили ее кровать в комнате так, чтобы ей можно было смотреть в окно и легко дотянуться до тумбочки. Она пока не может вставать — я ухаживаю за ней.
3 ноября 1941 года. В город вошли немцы. Я сидел на чердаке и смотрел на улицу. Люди как люди. Вон тот, рыжий, приземистый, очень похож на нашего школьного сторожа. И как эти люди могут творить такие зверства?! Они уже заняли управу. Приходили к отцу в типографию. Угрожали расстрелом. Он сдался! Мой отец — предатель! Как дядя Шура, который теперь ходит с «полицайской» повязкой… Мы больше не разговариваем…
20 ноября 1941 года. Сижу на чердаке среди старого хлама и пишу море. Пишу по памяти. Больше не хожу на пристань. Фрицы поставили там виселицы, казнят всех коммунистов. Подлые вражины! Ведут себя как хозяева в нашем городе! Но недолго им осталось. Наша армия всегда побеждала в войнах — и в этот раз победит.
3 декабря 1941 года. Нет, это не люди, это звери какие-то. Наглые, подлые, жестокие. Вчера приказали всем евреям прибыть с вещами к комендатуре. Наши соседи Фельдманы тоже утром вышли с вещмешками, а тетя Рахель принесла маме красиво расписанный поднос в подарок, и они долго обнимались, прощаясь. Фельдманы собирались в дорогу. Но дорога оказалась недолгой. Их расстреляли… Всех… Прямо на набережной. И тетю Рахель, и маленького Давида, и дядю Мойшу, всех… За что?
Мама говорит, что надо потерпеть. Нет. Я не буду терпеть. Надо сражаться. Мы с Юркой решили бежать на фронт.
29 декабря 1941 года. Я знал, я верил! Я проснулся от оглушающих звуков разрывающихся снарядов. Шум шел из порта. Сегодня в городе высадился советский десант. Наши матросы, родные, выгнали гитлеровцев из города.
Это надо было видеть, как фашисты в одних подштанниках выскакивали из домов и бежали опрометью к машинам и мотоциклам. Удирали со всех ног, подлые трусы. Вот такое Рождество им устроили наши десантники!
17 января 1942 года. Вернулись фрицы, озлобленные из-за своего бегства. Фашисты в ярости обходят все дома, ищут красноармейцев. А погибших наших солдат не разрешают хоронить. Видел вчера, как немцы привязывали трупы сзади на веревке к машине и таскали по улицам города.
Сейчас стало страшнее смотреть даже в окно. На телеграфных столбах висят трупы, много… Их не снимают по несколько дней, для устрашения.
Но я не боюсь. Мы с Юркой организовали наблюдательный пост в его дворе. Мы следим за фрицами. Они играют в карты, ругаются по-немецки, пьют шнапс около управы, горланят свои песни.
8 февраля 1942 года. Сегодня я услышал тихий разговор на кухне. Крадучись, на цыпочках, стараясь не шуметь, я подошел к двери и заглянул в просвет. Отец разговаривал с неизвестным мужчиной. Они были так увлечены беседой, что, похоже, забыли про чай, стоявший на столе. Заметив меня, гость подозвал к себе…
Сейчас я напишу тайну, нигде и никогда она не должна быть раскрыта. Я дал слово, честное пионерское слово. Тот незнакомец за столом оказался партизанским комбригом. Все это время отец передавал данные, попадавшие к нему от немцев, нашим партизанам. И ни разу мне не сказал! В сердцах я обиделся на папу: неужели он мне не доверяет? Но потом понял, что он просто боится за мою жизнь.
А теперь самая главная новость: мне предложили стать разведчиком! Я тут же согласился. Теперь мы с папой подпольщики. Комбриг Александр Александрович поставил мне две задачи: расклеивать ночью листовки по городу и добывать сведения о немецких отрядах. Ура! Я буду помогать партизанам!
16 февраля 1942 года. Я впервые сходил в разведку. Незаметно проник в управу, начал делать набросок плана. Вдруг мне на плечо легла тяжелая рука: «Ты чего тут? Брысь!» — пропыхтел на ломаном русском жирный фриц с маленькими, свинячьими глазами. Я до жути испугался. Чуть не попался. Ну ничего, мы им всем еще покажем! Теперь буду аккуратнее.
7 апреля 1942 года. Опять чуть не попался. В этот раз с листовками. Фрицы оклеили весь город своими объявлениями, смысл которых сводился к одному: «Будьте нашими рабами». Смешно даже, взаправду думают превратить русских людей в рабов? Ну уж нет.
А я ночью недалеко от табачной фабрики на их объявления свои листовки наклеивал: «Смерть фашистам!» И вдруг слышу прямо за углом шаги немецкого наряда и голос нашего полицая, а деваться-то из подворотни некуда, тупик. Меня как осенило — бросился к воротам, разгреб под ними камни и проскользнул в щель. Вот всегда я стеснялся быть маленьким. Сразу из первого класса перепрыгнул в третий. И так не богатырь, а с одноклассниками себя совсем недоростком чувствовал. Сейчас только понял, что не зря говорят: «мал, да удал». Смог ускользнуть прямо из-под носа фрицев.
22 июня 1943 года. Уже два года как война. Сегодня наконец смог выбраться к морю. Они оцепили его так, что почти ничего не видно. Но я нашел утес. На него не обращают внимания. По берегу ходят немецкие солдаты в своих мышиных мундирах. И море теперь тоже какое-то серое. Все попортили!
Был на задании. Успел перерисовать схему расположения вражеских орудий. Мой карандаш, зарисовывающий немецкие позиции и технику, будто сразу же выносит им приговор. На следующий день фашистские орудия были подорваны партизанами.
На днях нас чуть не раскрыли. Бабка Акулина прибежала к нашему окну и зашептала: «Тикайте отсюда, сдали вас. Ух, ироды иноземные!» Мы успели сжечь все листовки. Пришли немцы с обыском. Один из них, долговязый, с оспинами по всему лицу, с особым рвением потрошил все шкафы, сбрасывал с полок все на пол. Фрицы отдирали доски пола в поисках тайника, с остервенением разбивали цветочные горшки с любимой маминой геранью. Но отец молча стоял в дверном проеме, не выказывая никаких эмоций. А потом папу увели на допрос в гестапо. Я очень боюсь за него.
Отца отпустили, но организовали слежку. Завтра на рассвете уходим к партизанам.
16 февраля 1944 года. Сегодня мы с отцом вернулись в родную Феодосию. Город и не узнать. Стоят припорошенные снегом развалины домов, повсюду воронки от взрывов, тихо и безлюдно на улицах. У нас важное задание. Нужно пробраться в тыл врага.
18 февраля 1944 года. Наш дом окружили. Выпустили автоматную очередь отцу по ногам. Меня ударили чем-то тяжелым со спины. Гестаповцы заломили руки и ведут нас к старой городской тюрьме. Я решил ни при каких условиях никому ничего не говорить. Умру, но не выдам этим фашистам ничего!
Мама бросилась следом за мной, но фрицы грубо ее остановили. «Мама, не бойся! Нас много, всех не убьют!» — крикнул я на прощание.
4 марта 1944 года. Сегодня мне пятнадцать. Я вспомнил об этом случайно. Даже не так: ни за что бы не вспомнил, если бы не случайно увиденный календарь. Старый, повидавший виды, он лежал на полу комнаты, где проводили допрос. Я все время смотрел на него, чтобы не видеть света лампы, режущего глаза, и раскрасневшегося лица фрица. Вылитый стервятник. Все они…
Я не сдаюсь. Иногда, когда бьют особенно больно, хочется потерять сознание, но нельзя: вдруг выдам невзначай кого-нибудь из наших?
Но сейчас можно. Они ушли, и можно представить, как мама печет мой любимый торт, мы с Юркой идем в кино, папа дает нам денег на мороженое и газировку из автоматов, сладкую, приятно пощипывающую язык…
Я давно не видел отца. Кажется, прошла целая вечность. Знаю только, что он сидит где-то в дальней камере, но я не могу его видеть. Я вообще мало что вижу. По утрам сюда проникает луч солнца сквозь окно под потолком, а потом исчезает, будто мимолетный сон…
Скоро снова поведут на допрос. Нельзя расслабляться. Стараюсь прижаться к прохладным стенам. Если свести лопатки, то не так больно. Только бы не впасть в беспамятство, только бы не проговориться…
9 марта 1944 года. Утро. Снова луч солнца касается озябшей кожи. Лучше так, чем когда под нос суют плитку шоколада, обманчиво мягким голосом спрашивая об отряде. Не нужно хотя бы задерживать дыхание. Тревожно. Вчера разъяренный фриц обещал, что сегодня меня расстреляют. Пусть. Все равно ничего не скажу. Вокруг так тихо, что слышу каждый удар сердца. Жаль, что не смог попрощаться с мамой. Я написал для нее записку. Когда будут уводить, передам через решетку мальчику из соседней камеры. Лишь бы успел…
Слышу тяжелые шаги. Ключ поворачивается в замке. Надеюсь, я все-таки еще раз увижу море… Я ведь обещал вернуться…