Я Надя, мне 12 лет, но меня уже не назовёшь ребёнком. Времена такие нахлынули, что дети наряду со взрослыми выполняют непосильную работу.
«Ты ещё ребёнок – веселись», – говорила мне мама ещё три года назад. Но сейчас нам, детям, язык не повернётся так сказать. Мы малы, слабы, но только внешне. В душе мы давно уже взрослые. Теперь мы не выходим во двор поиграть в салочки. Мы уже выросли из этого. Хотя, если честно, была бы возможность побегать – я бы пошла: это так здорово – вновь почувствовать уже забытое ощущение лёгкости и свободы, радости и веселья! Хоть бы на секунду оказаться в том довоенном времени, когда не гудят над головой самолеты, не гремят взрывы…
***
Еще три года назад наша небольшая северная деревенька выглядела совсем по-другому: уютные зеленые дворы и улицы, красивые жилые дома. А сейчас… Полуразрушенные, заброшенные, с выбитыми стеклами, опустевшие, нежилые и неживые дома вызывают чувство жалости: они осиротели, так же, как и многие из нас…
***
Все, что согревает мое сердце – это добрые воспоминания, связанные с детством (кажется, это было так давно, что даже и не верится: а было ли оно вообще), когда не было никаких забот, кроме как исправить тройку по русскому и сдать стихотворение Пушкина, и счастье переполняло меня. Я все ещё помню вкус мягкого и ароматного яблочного пирога, что пекла мама по выходным. А сейчас радуюсь лишнему куску чёрного, с приторным вкусом, хлеба…
***
Когда-то у меня была своя комната – со столом, с книжными полками и с кроватью с подушкой, одеялом и чистой простыней. Уютная, светлая, просторная, с большим окном… А сейчас… И дома-то нет: полгода назад в него попала бомба, и остались от него только стены, и трубы печные торчат, как памятники…
И живу я теперь в бараке, где вместе со мной и мамой ютятся еще восемнадцать семей. Женщины, старики, мальчишки, девчонки… Только мужчин нет – все ушли защищать Родину. Да и мы бы, ребятишки, тоже сбежали бы на фронт, но малы мы еще воевать (так говорят нам взрослые).
Деревянный топчан с брошенными на него ватниками, потрескавшийся письменный стол со сломанными ножками, отгороженный от остального пространства наших «хором» рваным покрывалом – вот так теперь выглядит место моего обитания, уголок, где я могу побыть наедине с самим собой, могу думать о страшном настоящем, вспоминать счастливое прошлое, мечтать о неизвестном будущем, могу вести свой дневник…
***
Я часто не сплю ночами. Мне тяжело заснуть: все время думаю об отце. Я не видела его уже больше трех месяцев. Он артиллерист, после ранения приезжал в краткосрочный отпуск. Как же счастлива эту неделю была мама! Да и я тоже. Все соседи радовались папиному приезду – фронтовик прибыл на побывку! И завидовали… Ведь некоторые уже потеряли своих защитников и получили извещение, называемое страшным словом – «похоронка». У меня до сих пор в ушах звенит голос Марии Ивановны, когда ей принесли эту черную весть. Всем миром еле успокоили ее. Ведь наш барак теперь – одна большая семья: и радость, и горе делим на всех…
***
Как весточку получу от отца – сразу улыбка на лице! Так здорово – держать в руках этот мятый листок серой бумаги. Кажется, оно еще хранит тепло папиной руки. Почерк такой аккуратный и красивый, будто это письмо было написано не в землянке, а за удобным столом в его кабинете! Наверное, он так хочет нас успокоить – мол, все у него отлично, даже почерк не изменился: ровный, четкий, как и должно быть у инженера. И в письмах папа рассказывает о войне как об обыденной жизни: пишет, что все у него хорошо и спокойно, все в порядке и в норме, будто он не на фронте, а в очередной командировке… Это чтоб мы не волновались за него, не переживали… А как не волноваться, как не переживать? Мама тайком плачет. И я реву ночами, когда никто не видит.
Все папины письма я складываю в ящик. И когда совсем плохо на душе, достаю и перечитываю их. И кажется, что мы опять вместе, как до войны, когда то на велосипедах наперегонки гоняли, то на рыбалку ходили, то модели самолетов из картона делали… Как же давно это было! И как страшно, если вдруг этого уже не будет никогда!
****
А сегодня мы с ребятами опять ходили с «трудовым фронтом» к раненым в госпиталь. Он в нашей школе расположен, не до уроков теперь. Но вечерами наша учительница Светлана Викторовна собирает нас, мальчишек и девчонок, за большим общим столом, что стоит посреди барака, и читает нам книги, заставляет считать и писать. Мы с ней не спорим: это тоже возвращает нас в наше счастливое довоенное детство…
Мы часто в госпиталь ходим, помогаем раненым чем можем: кому письмо написать, кому книжку почитать, с кем в шашки или шахматы сыграть… Они нам наших отцов напоминают. А мы им – их детей, самых дорогих и любимых, которых давно не видели, о которых вспоминают, по которых скучают. Мы даже как-то сроднились с ними, что ли…Радуемся, когда поправляются. Жалеем, что уезжают. Дарим маленькие подарки по случаю: Петька и Димка выпиливают фигурки из фанеры, Катя рисует, я из картона модели делаю (спасибо папе – научил!), Марина и Лена варежки вяжут, Света и Любаша кисеты шьют с надписью «Дорогому защитнику Отечества». Они очень радуются.
И вот сегодня мы для наших раненых небольшой концерт провели. Мы со Светланой Викторовной несколько недель готовились: стихи учили, песни репетировали, даже вальс танцевать она нас научила, хоть мальчишки танцевать не хотели: не до танцев теперь – война. Но она нас убедила: фронтовикам это понравится. И ведь понравилось! Они нам аплодировали, кричали: «Браво», «Бис», а когда мы с мальчишками в вальсе закружились, один раненый даже заплакал. Оказалось, он до войны в ансамбле танцевал хореографическом, а теперь без ноги остался – в бою потерял…
***
Что же надела она, это война проклятущая, что натворила. Нас, детей, детства лишила, боль и страдания принесла, все разрушила и порушила, жизнь всем поломала, разделив ее на то, что было в том счастливом довоенном времени, и на сейчас…
Все у меня было: мама в детском саду работала – где он теперь, этот детский сад? Вместо него – большая яма от упавшей бомбы….
Я в школу ходила, а после занятий – в Дом пионеров на кружок рисования бежала, по выходным с ребятами за город с походами выбиралась. В школе теперь раненых лечат, а в Доме пионеров женщины шьют солдатам одежду…
Папин завод, правда, еще работает, но совсем не так, как раньше: вместо двигателей для морских судов автоматы производит. И у станков стоят не сильные мужчины, а женщины и подростки.
Вот так оно и есть: работаем за себя и за тех, кто ушел воевать. Работаем, пока есть силы: по десять, двенадцать часов. Работаем, чтобы там, на фронте, у наших дорогих отцов было чем стрелять по проклятым фрицам, чтобы гнали они их с земли нашей, чтоб никто никогда больше не слышал взрывов и не получал похоронок, чтобы, мы, дети, были детьми и знали своих отцов не только по их фотографиям в военной форме и маминым рассказам, чтобы наши матери плакали только от счастья, чтобы всегда было мирное небо над головой и светило солнышко…