XXIII Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
Гоголевские традиции в японской литературе ("Шинель" Н.В. Гоголя и "Бататовая каша" Рюноскэ Акутагавы)
Автор работы награжден дипломом победителя III степени
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Введение.
Объект нашего исследования - повесть Н.В.Гоголя "Шинель" и рассказ японского писателя Рюноскэ Акутагавы "Бататовая каша" Предмет исследования – влияние гоголевской книги на работу японского мастера.
Цель работы - провести сопоставительный анализ указанных выше произведений, найти общее и то, что эти тексты отличает.
Но прежде чем мы приступим к решению исследовательских задач, стоит несколько слов сказать об авторах, верней, об одном из авторов, потому что Николай Васильевич Гоголь известен в нашей стране всем, начиная со школы, и в представлении не нуждается.
Рюноскэ Акутагава (1892 — 1927) считается классиком новой японской литературы. Известен своими рассказами и новеллами.
Учился в Токийском университете на отделении английской литературы филологического факультета. В студенческие годы вместе с друзьями он издавал литературный журнал «Синситё» («Новое течение»), где был опубликован его дебютный рассказ «Старик». Преподавал английский язык в Морском механическом училище, потом устроился на работу в газету «Осака майнити симбун». В качестве специального корреспондента в 1921 году был отправлен на четыре месяца в Китай. Из Китая писатель вернулся усталым и продолжал страдать бессонницей и нервными расстройствами, что передалось по наследству от матери. Тем не менее именно к этому периоду относится написание лучших его произведений. Все последние годы жизни Акутагава переживал сильное нервное напряжение. Навязчивыми стали мысли о самоубийстве. И 24 июля 1927 года он покончил с собой, приняв смертельную дозу снотворного. После его смерти, в 1935 году в Японии учреждена литературная Премия имени Рюноскэ Акутагавы.
Акутагава хорошо знал и любил европейскую, в том числе, русскую литературу. Его рассказ «Нос» — был навеян одноимённой повестью Гоголя, рассказ «Сад» - пьесой Чехова «Вишнёвый сад». В рассказе «Вальдшнеп» главные герои — русские писатели Лев Толстой и Иван Тургенев. А рассказ «Бататовая каша» написан под влиянием гоголевской «Шинели».
О двух последних и пойдёт речь в нашей работе.
Общее в текстах Гоголя и Акутагавы.
Главный герой в обоих произведениях – "маленький" человек. Маленький человек — это человек невысокого социального положения и происхождения, не одарённый выдающимися способностями, не отличающийся силой характера. Таков Акакий Акакиевич Башмачкин из повести "Шинель". Он остановился на чине титулярного советника, очень далекого от карьерного «верха», как и герой Акутагавы, который был служащим тоже не высшего – пятого – разряда.
Повесть Гоголя начинается с истории, как герою подбирали имя и дали в результате не своё собственное, а имя отца. Герой «Бататовой каши» не имеет имени вовсе. «Хотелось бы привести, как полагается, его настоящее имя, но в старинных хрониках оно, к сожалению, не упомянуто. Вероятно, это был слишком заурядный человек, чтобы стоило о нем упоминать.» Поэтому в рассказе героя называют «гои» – по занимаемой им должности.
Герои очень похожи внешне: «Чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица что называется геморроидальным...», - описывает своего героя Гоголь. «Это был человек чрезвычайно неприглядной наружности. Начать с того, что он был маленького роста. Нос красный, внешние углы глаз опущены. Усы, разумеется, реденькие. Щеки впалые, поэтому подбородок кажется совсем крошечным. Губы... Но если вдаваться в такие подробности, этому конца не будет. Коротко говоря, внешний вид у нашего гои был на редкость затрапезный», - пишет Рюноскэ Акутагава.
Похожа и речь героев: «Акакий Акакиевич изъяснялся большею частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения». А вот характеристика героя «Бататовой каши»: «Его речь чаще всего состояла из следующих фраз: "Очень извиняюсь", "покорно благодарю", "да как же это так"»
Одинаково как отношение окружающих к героям, так и их реакция на это отношение. «В департаменте не оказывалось к нему никакого уважения. Сторожа не только не вставали с мест, когда он проходил, но даже не глядели на него, как будто бы через приемную пролетела простая муха. Начальники поступали с ним как-то холодно-деспотически.» «Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия…» . Это у Гоголя. Строки Акутагавы читаются почти как перевод: «О том, как окружающие обращались с человеком подобной наружности, не стоило бы, пожалуй, и писать. В самурайских казармах на гои обращали не больше внимания, чем на муху. Даже его подчиненные - а их, со званием и без званий, было около двух десятков - относились к нему с удивительной холодностью и равнодушием.» «Самураи же, равные ему по положению, всячески издевались над ним.»
«Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним…». - «Впрочем, гои никогда не сердился. Он был настолько лишен самолюбия и так робок, что просто не ощущал несправедливость как несправедливость.»
Только если шутка была совсем невыносимой, Акакий Акакиевич произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?», а гои говорил: «Что уж вы, право, нельзя же так...»
Так же, как у Гоголя, и у Акутагавы нашелся один-единственный человек, которого тронули эти слова, и он больше не участвовал во всеобщем унижении героя. Но, это было незаметным исключением, никак не меняющим общественное презрение.
Есть сходство и в описании одежды героев: она старая, застиранная, выцветшая, изношенная практически до дыр. Что характерно, оба героя особо и не заботились о своем наряде.
Это все объединяет героев, показывает их сущность – сущность «маленького человека», униженного, беззащитного существа, не умеющего постоять за себя.
Далее писатели знакомят нас с мечтой, которая живёт в душе их героев: новая шинель у Акакия Акакиевича и бататовая каша у гои. И первая, и вторая являются признаком более высокого общественного статуса, нежели имеют сами герои.
В художественном мире Гоголя именно «шинелью» определяется величина и значимость чиновника, а вернее, его чина. И не стоит путать «шинели на кошках, на бобрах, на вате» с «енотовыми, лисьими, медвежьими шубами».
И Акутагава подчёркивает, что «в свое время бататовая каша считалась превосходным кушаньем, её подавали даже к августейшему столу. Следовательно, в рот человека такого звания, как гои, она могла попасть разве что раз в год, на каком-нибудь ежегодном приеме»
Различия в текстах Гоголя и Акутагавы.
Несмотря на явное сходство героев в начале, далее всё более явными становятся различия в их изображении.
Вот Гоголь рисует своего Акакия Акакиевича вне стен департамента, и читатель может даже и не узнать прежнего героя, когда он, придя домой, принимается за переписывание бумаг: «Там, в этом переписыванье, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его».
Акутагава тоже показывает нам своего гои за рамками привычной служебной обстановки. Может, потому, что он вынужден общаться с людьми, а не с буквами, как гоголевский Башмачкин, наслаждению в этом общении нет места совершенно. « Однажды, проходя по улице …, гои заметил у обочины толпу ребятишек. …Мальчишки поймали бродячую собачонку, накинули ей петлю на шею и истязают ее. Робкому гои не было чуждо сострадание, но до той поры он никогда не пытался воплотить его в действие. На этот раз, однако, он набрался смелости, потому что перед ним были всего лишь дети. Не без труда изобразив на своем лице улыбку, он похлопал старшего из мальчишек по плечу и сказал:
- Отпустили бы вы ее, собаке ведь тоже больно...
Мальчишка, обернувшись, поднял глаза и презрительно на него уставился.
- Обойдемся без твоих советов. Проваливай, красноносый.
Гои почувствовал, будто эти слова ударили его по лицу. Но вовсе не потому, что он был оскорблен и рассердился. Нет, просто он устыдился того, что вмешался не в свое дело и тем себя унизил.».
Отмеченное нами сходство в мечтаниях героев, тоже начинает ослабевать.
Мечта о новой шинели появилась в жизни Акакия Акакиевича вынужденно. Наступила зима, и суровый петербургский климат не оставил ему никакого выбора: старая шинель уже не грела совершенно. «Тут-то увидел Акакий Акакиевич, что без новой шинели нельзя обойтись, и поник совершенно духом», - констатирует Гоголь.
Герой же Акутагавы предстаёт перед читателем «в ладу» со своей мечтой: «…поесть до отвала бататовой каши было давней и заветной мечтой нашего гои. Конечно, мечтой этой он ни с кем не делился. Да что говорить, он и сам, наверное, не вполне отчетливо сознавал, что вся его жизнь пронизана этим желанием. И тем не менее можно смело утверждать, что жил он именно для этого».
Когда по сюжету заветная мечта героев начинает воплощаться в реальность, сходство произведений вообще заканчивается, и писатели уводят читателей каждый по своей дороге. Пройдёмся по этим дорогам и мы.
«Гоголевская дорога»
«Шинель» входит в сборник «Петербургские повести», все тексты которого обличают современный Гоголю Петербург. Это город, где нет людей – только чины и чиновники, обезличенные, выполняющие каждодневную рутинную работу, живущие по заведенным правилам своей жесткой и жестокой системы. Акакий Акакиевич в начале повести рисуется Гоголем как инородное тело в этой системе. С появлением же шинели и он становится её частью. Его даже приглашают на дружескую вечеринку. Радоваться нам за героя или нет? «Думай, читатель», - как бы говорит нам Гоголь.
По дороге домой Башмачкина грабят и отнимают самое дорогое (во всех смыслах этого слова), что у него есть, – шинель. Бедный Акакий Акакиевич борется за свою «подругу» и ведёт себя уже не как прежний тихий и безобидный человечек, а как настоящий чиновник: в разговоре с писарями он «раз в жизни захотел показать характер и сказал наотрез, что ему нужно лично видеть самого частного, что они не смеют его не допустить, что он пришел из департамента за казенным делом, а что вот как на них пожалуется, так вот тогда они увидят…» Симпатичен ли нам этот новый Акакий Акакиевич или не очень? «Думай, читатель».
Не найдя помощи у частного пристава, по совету сослуживцев, герой отправляется к значительному лицу, кое может поспособствовать более успешному поиску шинели. Но значительное лицо не оправдывает надежд Акакия Акакиевича, жестоко распекает за то, что тот обратился к нему «не по форме». Вернувшись домой, бедолага свалился с горячкой и несколько дней метался в бреду, из которого «ничего нельзя было понять; можно было только видеть, что беспорядочные слова и мысли ворочались около одной и той же шинели».
Таким образом, в жизни героя шинель стала началом его конца. Это образ-символ. Символизирует он весь чиновничий миропорядок, который убивает человеческое в человеке.
Но по какой тогда логике та же самая шинель в прощальном слове Акакию Акакиевичу названа у Гоголя «светлым гостем …, оживившим на миг бедную жизнь» его героя? Никакого противоречия в этом нет. В мире людей, а не чиновников, человек не должен быть один, ибо все люди – братья. Этот тезис встретили мы в самом начале повести. Для Акакия Акакиевича шинель – не знак чина, он потянулся к ней за теплом, за поддержкой, как к жене, как к подруге, потому что больше … было не к кому. И в этом – горький и суровый упрёк писателя бездушному чиновничьему Петербургу, который вынуждает человека жить по своим законам, весьма далеким от человеческих.
Мы видим, что у образа гоголевской шинели большая смысловая нагрузка: это и фактическая одежда для Акакия Акакиевича; это и символ принадлежности к чиновничьей системе; это и некий показатель, до какого положении низведён человек в этой жизни, если светом и смыслом её становится новое пальто; это и знак бесконечного одиночества, заброшенности, бесприютности «маленького человека», который всей душой «прирос» к своей шинели, потому что больше не к кому, потому что человека, «брата во Христе» рядом не нашёл.
Но ведь повесть не заканчивается смертью Акакия Акакиевича.
Вместо него на сцену выходит, генерал, у которого , по воле Гоголя , нет имени, но не потому, что герой зауряден и в нём мало чего-то значимого, как это было у Акутагавы. Наоборот, Гоголь называет его «значительным лицом». Имени же у него нет, потому что он пока не человек, он чиновник, он всего лишь винтик, хоть и очень важный, в той системе, которую писатель определил как «чиновничий Петербург».
И вот, всматриваясь в столь непохожих героев, как Акакий Акакиевич и «значительное лицо», читатель вдруг делает удивительное открытие:автор вовсе не противопоставляет друг другу своего Башмачкина и генерала. Напротив, он подчёркивает их сходство: им обоим некомфортно на службе, они оба кажутся скучными сослуживцам, говорят невнятно, имеют добрые движения сердца, в гостях Гоголь обоим «подносит» по 2 бокала шампанского. Между ними , казалось бы, целая пропасть, но эта пропасть – только в мире чинов, а в человеческом мире, не устаёт повторять нам писатель, все люди - братья, следовательно, в них обязательно будет гораздо больше общего, чем различного. И его герои – не антитеза, они два очень важных звена в логической цепочке гоголевской мысли.
Когда в Петербурге объявляется привидение, стаскивающее со служащих горожан шинели, под раздачу, по воле автора, попадает и значительное лицо. Но для Гоголя это выглядит спасением. Потому что сорвать с чиновника шинель – значит в художественном мире писателя вернуть его к его человеческой сущности. Именно это мы и наблюдаем в том, что далее происходит со значительным лицом: « Он даже гораздо реже стал говорить подчиненным: «Как вы смеете, понимаете ли, кто перед вами?»; если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва, в чем дело». Гоголь не был бы Гоголем, если бы не оставил своему оступившемуся герою шанс и через этот наглядный пример в очередной раз не сказал читателю: как бы низко ни пал, ты сможешь встать и идти, надо только захотеть быть человеком. Таково, на наш взгляд, основное звучание повести «Шинель».
«Дорога Акутагавы»
Обратимся теперь к «Бататовой каше»
«Что такое бататовая каша? Сладкий горный батат кладут в горшок, заливают виноградным сиропом и варят, пока он не разварится в кашицу». Об этой кашице и мечтал безымянный герой Акутагавы.
Он служил среди самураев регента Мотоцунэ Фудзивара. И как-то в резиденции Мотоцунэ состоялся ежегодный прием. «Ежегодный прием - это большое пиршество, которое устраивает регент, первый советник императора… На ежегодный прием приглашаются все дворяне, от министров и ниже…». Каждый год гои наделся, что сможет наесться вдоволь бататовой каши, но в этот год, как и прежде, его надежде сбыться было не суждено. Тогда он проговорил вслух, ни к кому не обращаясь: «Хотел бы я знать, придется ли мне когда-нибудь поесть ее вволю? - И со вздохом добавил: - Да где там, простого самурая бататовой кашей не кормят...». Запомним эти слова: они подчёркивают, насколько величественна и высока была эта мечта в глазах героя.
Его слова услышал Тосихито Фудзивара, телохранитель Мотоцунэ, который был уже изрядно пьян, а потому весел и добродушен. Он рассмеялся и обещал, что накормит гои бататовой кашей, пригласив его к себе.
Через несколько дней Тосихито и гои двинулись в путь. Ехали довольно долго, гои несколько раз в нетерпении спрашивал, когда же финал пути, на что получал ответ «Скоро приедем». Вскоре выяснилось, что ехать надо куда дальше, чем предполагал гои вначале, и он бы наверняка повернул назад, так как путь был не только неблизкий, но и очень опасный, если бы надежда «нажраться бататовой каши» (обратите внимание на то, в каком стилистически сниженном формате говорит о заветной мечте своего героя автор) не возбудила в нем смелости.
К ночи путники добрались до места, их определили на ночлег. Ночью, несмотря на роскошные условия, о которых гои раньше мог только мечтать, ему не спалось: его терзали противоречивые чувства, в душе « зрело какое-то несообразное беспокойство». С одной стороны, время тянулось для него очень медленно, а с другой стороны, ему почему-то вовсе не хотелось, чтобы наступал рассвет, а вместе с ним и час наслаждения бататовой кашей. И чем неуклоннее приближалась заветная мечта, тем страннее и нелогичнее становились внутренние ощущения героя. Вот на улице раздался голос, отдающий приказ о подготовке к званому обеду. Но этот голос показался гои не радостно приятным, а страшным. Проснувшись утром, герой увидел на дворе горы громадных горных бататов. И эта картина почему-то родила в его душе ужас.
Что же происходит с гои? Давно ли он торопил Тосихито, чтобы наконец-то осуществить мечту своей жизни, теперь же, в шаге от этой мечты, он стоял и с недоумением думал о том, «что- цитируем, - тащился из Киото сюда, в Цуругу, в далекую провинцию Этидзэн, специально для того, чтобы есть эту самую бататовую кашу. И чем больше он думал, тем тоскливее ему становилось...»
Через час гои сидел за завтраком. На столе стоял котелок, до краев наполненный бататовой кашей. А он, ещё не прикоснувшись к котелку, уже чувствовал себя сытым. По приказу Арихито слуги поставили перед ним еще несколько котелков , но он не мог справиться и с первым. «У него был жалкий вид, - пишет автор, - на его усах и на кончике носа, как будто в разгар лета, висели крупные капли пота».
В этот момент на пиру появляется лиса. В японском фольклоре лисы обладают большими знаниями и магическими способностями. Среди них - способность появляться в чужих снах, создавать иллюзии. В рассказе японского писателя лиса тоже появилась как будто из сна. Какую же иллюзию она навеяла?
«Уставясь на лису, лакающую бататовую кашу, - пишет Акутагава, - гои с грустью и умилением мысленно оглянулся на себя самого, каким он был до приезда сюда. Это был он, над кем потешались многие самураи. Это был он, кого даже уличные мальчишки обзывали красноносым. Это был он, одинокий человечек в выцветшем суйкане и драных хакама, кто уныло, как бездомный пес, слонялся по улице Судзаку. И все же это был он, счастливый гои, лелеявший мечту поесть всласть бататовой каши...». Была мечта – герой был счастлив, мечта сбылась, значит, исчезла - исчезло и счастье. Оттого гои так грустно.
Но это как раз-таки иллюзия! Когда к нему вернулось сознание, он ощутил себя уже по-другому: «От сознания, что больше никогда в жизни он не возьмет в рот эту бататовую кашу на него снизошло успокоение, и он ощутил, как высыхает на нем пот и высохла даже капля на кончике носа». Откуда взялось это успокоение и что открылось герою, когда растворились чары иллюзии?
Мечта героя, такая для него великая и высокая, на самом деле не возвышала, а подавляла его, через неё он ощущал свою ничтожность и ущербность: где он и где бататовая каша! И вот унижающей его мечты больше нет, герой освободился от неё, и на душе сразу стало спокойно. Более того, это он теперь смотрит на неё свысока, потому что постиг истину - о себе и о каждом из нас: человек не должен забывать, что он человек, каким бы рваным и поношенным ни был его наряд, каким бы смешным и презренным ни казался его меч или нос. Человек должен понять, что жить для того, чтобы «нажраться» пусть самой сладчайшей в мире каши, - цель, недостойная человеческого звания.
«По утрам в Цуруге солнечно, однако ветер пробирает до костей. Гои торопливо схватился за нос и громко чихнул в серебряный котелок», - так заканчивает повествование Акутогава. Не знаю, есть ли в японском языке у слова «чихать» эквивалент одного из значений русского («относиться с подчёркнутым пренебрежением, безразличием к кому-либо, чему-либо»), но, кажется, что именно так переосмыслил новый, возрождённый гои свою прежнюю жизнь, где он позволил завладеть собой ничтожной, мелкой, унизительной мечте: пренебрежительно и дерзко начихал на неё. И мне думается, напиши Акутагава продолжение рассказа, его герой должен бы вернуться домой уже со своим именем, возможно, это имя было бы Дзинсэй, что значит «человеческая жизнь».
Итак, главное отличие «дороги Акутагавы» от «гоголевской» увиделось нам в том, что она оказалась более прямолинейная, предсказуемая, логичная: был маленький человек , читай, никто, со своей, как ему казалось, великой, недостижимой мечтой, потом пелена с его глаз упала, он увидел, насколько его мечта и жизнь, захваченная ею, были мелкими, ничтожными, пустыми. У Гоголя меньше однозначности, больше вопросов, а значит, и возможности подумать, поразмышлять над прочитанным.
Заключение.
Таким образом, мы увидели, как зазвучала тема гоголевской «Шинели» по-японски. Какие-то музыкальные такты практически совпадали, где-то наметилось расхождение мелодий, однако финальные аккорды вновь продемонстрировали почти гармоничное звучание двух поэтических голосов. Но при этом почему-то очень часто было ощущение, что , когда звучал Гоголь – это была словно симфония, многозвучная, богатая музыкальными тембрами и оттенками. Когда же звучал Акутогава, это было похоже на то, как будто кто-то играл на детском пианино незатейливую мелодию.
Поэтому в заключение скажу так: проделанная работа – сопоставление текстов Гоголя и Акутагавы Рюноскэ - оказалась для меня очень ценной и полезной, потому что она помогла мне лишний раз убедиться в том, насколько удивительна, многогранна, глубока и мощна русская классика. Да не обидятся на меня уважаемые японцы.
Список использованной литературы
-
Белинский В.Г. О русской повести и повестях г.Гоголя. – М., «Издательство», 1968
-
Бурмистрова А. Японский гений короткой формы. Каким был Рюноскэ Акутагава. [Электронный ресурс] // Storyport RU. URL:
https://storyport.online/poznakomitsya-s-avtorom/ryunoske-akutagava/
-
В чаще жизни: Акутагава Рюноскэ и его безумный талант. [Электронный ресурс] // Л-И-Ф-Т. URL:
https://lift-journal.ru/observations/tpost/o1r239vhj1-v-chasche-zhizni-akutagava-ryunoske-i-eg
-
Гоголь Н.В. Шинель. – М., «Детская литература», 1979
-
Голубков В.В. Гоголь в школе. Сборник статей. – М, 1967
-
Калганова Т.А. Гоголь в школе. Книга для учителя. – М, «Дрофа», 2010
-
Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. – М.,1988
-
Рюноскэ Акутагава. Бататовая каша. [Электронный ресурс] // LibreBook. URL: https://librebook.me/batatovaia_kasha/vol1/1