— Анни? — позвал её Райнер. Она легонько мотнула головой, возвращаясь в реальность, посмотрела на него, взволнованного и чем-то озабоченного, вроде бы родного, но почему-то сейчас показавшегося неимоверно далёким.
— Вижу, ты устала. Наверное, и в самом деле стоило позвать тебя в другой день, — сказал он, и Анни уловила ноты разочарования в его голосе. Он встал из-за стола. — Тогда обсудим всё...
— В субботу, — сказала она и полезла за кошельком, но Райнер опередил, первым положив на стол несколько купюр. Он улыбался, но улыбка его была какая-то усталая и печальная.
Райнер остановился у выхода. Анни смотрела на него, мятущегося, печального и взволнованного, похожего на запертого в клетке зверя, который не совсем привык к неволе, но уже отвык от свободы. Всё казалось ей каким-то абсурдным, невнятным, подёрнутым туманной дымкой усталости и недомолвок. Ей подумалось, что кофе уже остывший, булочки несвежие — и Райнер тоже не тот, не близкий и не родной.
— Анни, — позвал он её негромко, их отделяли считанные метры, и она всё прекрасно слышала, хотя лучше бы в тот момент оглохла, — мы расстаёмся.
Шумно, многолюдно, суетно…Мимо бежали люди, места, события… И она тоже куда-то бежала, тоже куда-то спешила и боялась не успеть, но всё как-то туманно, блекло, словно не она управляла телом, словно не она брала отпуск, не её голос говорил с друзьями, не её руки складывали багаж и покупали билет — и не её глаза смотрели на бездомного кота, мокнущего под дождём. И не она словно этот кот, потерявший дом и хозяина.
Поезд маячил маленькой точкой на горизонте, и Анни ощущала себя такой же точкой, только движущейся в обратную сторону. Прочь от шефа, от коллег, от друзей, и от Райнера — тоже.
В дальнем купе вагона было пусто. Прошло пять минут, десять… Люди шумели, встречались, знакомились и ссорились, но никто не пришёл к ней. И Анни почти уверилась, что верно выбрала купе. Ей не хотелось ни с кем общаться, восьмичасовую даль скрасит только музыка. Но, когда поезд начинал трогаться с места, в купе вошёл её спутник на восемь часов, высокий, с поседевшей или покрашенной чёлкой и механическим протезом вместо правой руки. Он улыбнулся, представился Широ, сказал что-то ещё — но Анни не слышала его слов и даже не видела, как он ушёл.
Она спешно распутала наушники, включила музыку — забыться, забыться, забыться...Но не получилось ни забыться, ни забыть. Ростом, телосложением, улыбкой, голосом — всем, всеми малейшими чертами поведения, какие она сумела разглядеть, всеми движениями он напоминал Райнера, того далёкого Райнера, который впервые встретился на её жизненной дороге, с которым впервые заговорила, которого только-только начала узнавать. Того Райнера, который тоже не знал, как себя вести и что делать, который тоже, кинув пару слов, убегал по делам — и который всегда видел в ней лишь замену, который всегда, смотря на неё, говорил себе: «Это не Криста» — и видел Кристу.
Анни поморщилась, увеличила громкость: не думать, не видеть, не слышать никого и ничего — и себя в том числе.
— Познакомимся? — с порога спросил Широ, когда вернулся. Анни перевела на него тяжёлый взгляд, лучше всяких слов говорящий, что она думает об этой затее, но Широ, кажется, спрашивал только для виду.
Лёгкий, тёплый, замыкающий весь мир на себе и на разговоре, он вскоре заставил её выключить музыку, и Анни почувствовала неимоверную тягу к нему, как в те далёкие, уже позабывшиеся дни, когда Райнер был близким и родным. «Снова Райнер», — одёрнула она себя и поймала не то взволнованный, не то сочувствующий взгляд Широ, уловившего секундное раздражение.
— Расскажешь о себе? — спросил он.
— О чём? — спросила она мысленно. О том, что ни на работе, ни в личной жизни ничего не хорошо? что устала и всё надоело, что потеряла любимого человека, что обманывала саму себя, что ненавидела быть для кого-то заменой и пыталась ею стать? Она прикрыла глаза: Широ, кажется, отлично умел читать людей, и он, каким бы тёплым и приятным ни был, видел и понял слишком многое.
Анни вздрогнула, когда поверх её ладони легла другая, металлически холодная… и когда поняла, что скоро они забудут друг друга. Она, конечно, забывать будет дольше, если откроется, но Широ забудет точно сразу. Просто очередной временный попутчик. Временное знакомство, временные чувства, временный человек, о котором нет смысла никому рассказывать. Всё временное — и всё забудется.
Она открыла глаза, встречаясь с тёплым взглядом и не менее тёплой улыбкой, вздохнула пару раз; металлическая рука чуть сильнее сжала её ладонь, и Анни вдруг поняла, что расслабилась — так стало легко, словно сидит сейчас с давним другом в любимой кофейне.
— О себе, да? — повторила она. — Хорошо...
Разговоры, смех, карты, музыка… Широ за минуты построил для них новый мир и увлёк её за собой. И Анни больше не думала ни о работе, ни о Райнере, ни о других проблемах; всё то, что волновало и тревожило, что наполняло жизнь неимоверной тяжестью, а слова — грубостью, всё это исчезло. И стало вдруг так легко, так свободно, что впору взлететь, будь за спиной крылья, хотя и без них неплохо получалось.
И, засыпая на плече Широ, она не думала ни о временных попутчиках, ни о хронотопах — ни о чём, что отравляет счастье. Всё исчезло, всё растворилось — остались только плечо уже спящего Широ и приятная лёгкость в голове.
Снова шумно, снова многолюдно, снова суетно. Снова бежали люди, места, события, снова все куда-то спешили, снова всё туманно, словно не она управляет телом, не её голос разговаривает с Широ, не её глаза смотрят на него — и не её руки обнимают. Он не волновался. Не о чем волноваться.
Она лишь очередной временный попутчик, лишь часть хронотопа, лишь эпизод жизни, похожий на все остальные встречи в поезде. Ему не о чем сожалеть, потому сердце бьётся спокойно, улыбка настоящая, а руки обнимают легко и несильно: он не собирается её удерживать. И это правильно. И этому «правильно» тысяча причин и объяснений, но Анни не думала о них, Анни не думала вообще ни о чём, едва ощущая тепло Широ, едва слыша его голос, едва видя его — снова не её руки, не её глаза, и она не она. Первое-последнее объятие, прощальная улыбка, избитое «До встречи» — и Широ скрылся в толпе.
Но Анни не чувствовала себя выброшенным на улицу котом, потерявшим дом и хозяина.