IV Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся
Старт в науке
ЧЕЛОВЕК ИЗ МЕТАЛЛА
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
— Мы создаём военного робота, мисс...
— Леонхарт, — процедила Анни. — Я не меняла фамилию.
«Не успела», — подумала она, но уточнять не стала: Эрвин всё прекрасно знал. Изменения не произошли, а другое обращение приросло так прочно, что до сих пор не отцеплялось, потому что три месяца по-прежнему оставались относительно небольшим промежутком времени — и не важно, сколько они тянулись для Анни.
Эрвин кивнул и продолжил:
— Военному роботу человечность не нужна.
— Её отсутствие может привести к плачевным последствиям. Если того потребует ситуация, как робот поймёт, что убивать нужно не всех? что есть мирные жители, не причастные к военным действиям, сдавшиеся солдаты, готовые передать информацию? как, в конце концов, станет похожим на человека? Одной человеческой оболочки недостаточно.— Он будет думать, мисс Леонхарт, — холодно произнёс Эрвин, присаживаясь за свой стол и доставая какие-то бумаги. — А возможность дистанционного управления решит вторую тревожащую Вас проблему.
— Круглосуточно?
Послышался усталый вздох.
— Уверен, мистер Арлерт и мисс Холт найдут решение этого вопроса.
Анни прикрыла глаза. Возразить она не могла: Армин и Кэти были действительно гениальными учёными, вдохнувшими первую жизнь в примитивный бионический скелет, из которого через три месяца получился практически настоящий человек — в биологическом плане, конечно, потому что у робота ещё не было ни личности, ни чувств, ни взглядов и идеалов. Простая машина, легко поддающаяся контролю, лишённая самоанализа и беспрекословно выполняющая любые приказы — и именно в таком состоянии её желал оставить Эрвин. - Так правильно, так и должно быть, — твердила себе Анни и почему-то не находила себе места. Почему-то пустая груда металла казалась ей чем-то неправильным. Но Эрвин уже давно решил, что подлежит воплощению, а что необходимо уничтожить — и она бессильна перед человеком, за спиной которого стоит само государство. Она посмотрела на зажатые в руках бумажки — её часть проекта, лишняя и никому не нужная.
— Я уже начала закладывать человеческие основы. Что прикажите делать?
Эрвин поднял на неё тяжёлый, уставший взгляд, в котором Анни не сразу заметила понимание, как будто всё, творившееся в её душе, ему было известно, но столь осточертело, что хотелось поскорее избавиться и забыть.
— Вам, мисс Леонхарт, нужно отдохнуть. Я дам Вам отпуск, — сказал Эрвин Смит, доставая новые бумаги и приступая к их заполнению. — Два месяца, думаю, Вам хватит, чтобы наконец прийти в себя и оставить попытки перехитрить жизнь. — Анни стиснула зубы так, что свело челюсти, но не проронила ни слова.— О «человеческих основах» поговорим после, когда Вы уже будете в состоянии сделать правильный выбор.
«Или когда его сделают за меня», — подумала Анни. Глупо было надеяться на иной исход.
— Слушаюсь, сэр, — холодно отчеканила она и поскорее вышла из кабинета.
Домой Анни прибыла ближе к полуночи с папкой своего проекта, который за ненадобностью разрешили забрать домой, и отвратительным настроением. Ненавидя уже весь мир, не разбирая дивана, она завалилась спать — только сон не приходил. Она ворочалась, включала музыку, но ни тихая, рекомендованная для засыпания, ни громкая, хорошо перекрывающая колючие, голодные мысли, как пираньи сжирающие изнутри, — ничто не помогало. Она пролежала так два часа. За окном, кутаясь в лёгкие облака, сияла надкушенная луна, горели огни большого, но чужого города, на который упало холодное лето, и холод его ощущался даже под толщей зимнего одеяла. Поняв, что и сегодня трёхмесячная подруга-бессонница не покинет стен дома, Анни пошла на кухню заваривать чай: кофе она терпеть не могла. Это лето выдалось до омерзения холодным, как будто кто-то забыл о последовательности и вместо лета включил осень. Ветер пробирал до костей, лили дожди бесконечной серой стеной, сверкали молнии, ночами освещая комнаты лучше люстр, и оглушали раскаты грома. Не хотелось ни идти куда-то с кем-то, ни что-то делать — просто лежать целыми днями в пустом холодном доме, смотреть в потолок — и умирать. Завтрак, кровать, обед, кровать, ужин, кровать… Два месяца — достаточный срок, чтобы завершить проект и выпустить в свет первого человекоподобного робота — бесчувственного робота, в создании которого она отметится одной галочкой в итоговом отчёте. Дни тянулись однотонной серой нитью. Иногда кто-то звонил из давних друзей, иногда — из коллег, но чаще всего телефон молчал. Никому до неё не было дела. Ей, в принципе, тоже. Раньше одиночество не тяготило, и Анни было хорошо с собой наедине. А теперь одиночество висело на ней тяжёлым камнем, и душа отчаянно желала человеческого общества, но только не любого, а одного-единственного человека, в одночасье ставшего недосягаемым.В понедельник второй недели отпуска Анни увидела в новостях Эрвина Смита, ещё более уставшего и измученного, как будто он один работал над роботом-человеком. Кто-то пропал без вести во время первого выхода в мир, и Анни не сразу поняла, о ком идёт речь, пока в левом верхнем углу не высветилось лицо не секретной, но туманной разработки военного робота Широ.
— Он не опасен, — пояснил Эрвин, однако очень многого не знает о человеческом мире, поэтому при встрече с ним постарайтесь вести себя как можно мягче.
«Многого не знает о человеческом мире». Анни фыркнула: о человеческом мире он должен знать как раз-таки много, учитывая, какие умы разрабатывали для него базу данных, а вот о тонкостях взаимоотношений — едва ли. Хорошо, если те небольшие наработки, которые она успела внедрить до приказа Эрвина, не изъяли: по ним он хотя бы знает, что не каждый человек внешнего мира — враг.
Ни Армин, ни Кэти, ни сам Эрвин — никто не позвонил и не предупредил, что бесчувственная машина, частично её проект, гуляет сейчас на свободе, возможно, даже не думая, кого можно считать за врага, а кого — за друга, кого нужно убивать, а кого — нельзя. Вот она — человечность. Анни смотрела в глаза уставшего Эрвина, понимая, что победила. И совершенно не чувствуя радости. После того, как под предлогом отпуска её фактически вышвырнули из проекта, она не собиралась становиться добровольцем и помогать в поисках беглеца — пускай съедят на этом собаку и в следующий раз думают чуть дальше сегодняшнего момента. Была ещё уязвлённая гордость. Анни не любила ворошить прошлое и ненавидела, когда чужие руки не просто копались в нём, но ещё имели наглость осуждать. Она перевернулась на спину и прикрыла глаза, стараясь не думать о правильном выборе, Эрвине и его наставлениях прийти в себя и оставить какие-то попытки — и улыбнулась уголками губ, понимая, что, если беглеца не поймают через полтора месяца, никакого выбора уже не будет.
За час до полночи в дверь постучали. Анни достала почти разрядившийся телефон —никто не предупреждал о позднем визите, и она уже было уверилась, что стук померещился, как он повторился. Кто мог без предупреждения зайти так поздно?
В тот вечер ей, утомлённой бессонницей и мыслями, до безумия хотелось спать. Она посмотрела через глазок, показывающий только ночную мглу, и открыла. Она почувствовала холодное дуло приставленного к её лбу пистолета.
— Одно лишнее движение — и я тебя убью.
В его голосе не было ни металлических нот, ни скрежета, только излишнее равнодушие. Анни подумалось, что, добавь всего несколько чувств, и не отличишь от человеческого — и тут же мысленно чертыхнулась: сейчас надо думать вообще о другом. Она покорно подняла руки, отошла в сторону, когда робот потребовал впустить его в дом, закрыла дверь на все замки. На удивление руки не дрожали и осознание опасной близости смерти не путало мысли. Анни чувствовала какое-то усталое спокойствие и отрешённость, как будто не ей в лоб был направлен пистолет и не к ней ввалился беглый робот. Смотря на расслабленно сидящего в кресле Широ, вспоминая его лицо и голос, Анни понимала: он чувствует. Лишнее не успели убрать, поэтому и никакие убийства не гремели по телевизору, а состояние робота было легко охарактеризовать.
— Ночью людям необходимо спать, — прозвучал голос Широ. — Почему ты не спишь?
— Заботишься обо мне? — холодно спросила она, заворачиваясь в одеяло и не отрывая взгляда от лица Широ. Какие эмоции уже известны ему? насколько прогрессировал? Спустя две недели отвратительного отпуска она с трудом могла вспомнить, что и в каком количестве успела в него вложить. Ясно вспоминалась только рефлексия — Анни вложила её первым делом, будучи уверенной, что именно она поможет в самостоятельном освоении новых чувств. В конце концов, не только же в умственном плане развиваться.
— Люди — хрупкие создания, верно?
Анни вздрогнула.
— Ты Анни Леонхарт, верно? Именно ты отвечала за мои чувства. — Широ наклонился и протянул руку к её лицу, и Анни, обездвиженная не столько его словами, сколько самим фактом «её труд не был напрасен», не отстранилась, даже когда Широ коснулся её волос. — И именно ты вложила в меня эту мысль.
— Именно поэтому ты должен заботиться о своих.
— Странно, — сказал он, — в моей базе данных значится, что именно поэтому врага легко убить.
— И кто же твой враг? — спросила Анни, пристально глядя в его глаза и стараясь не думать о загребущих руках Эрвина, изменившего даже эту мысль.
— Тот, кто посягает на мою свободу.
Широ не спал. Не отключался, не заряжался — сидел изваянием в кресле, и Анни, выныривая из поверхностного сна, первым делом чувствовала его пристальный взгляд. Была ли она врагом? Посягала ли на его свободу? Сейчас — нет, а завтра, и послезавтра, и через неделю... Анни снились холодные руки на шее — металл, обшитый человеческой кожей, — прижатое к горлу, виску, лбу или груди оружие и испуганные взгляды — и надежды, продолжающие цвести. Если здесь и был наивный, глупый ребёнок, то только в её лице. Умрёт ли он через полтора месяца, найдётся ли оружие, будет ли необходимость кому-то позвонить и вырваться из плена, Анни не знала. Есть ли смысл возвращаться? Там чувства и человечность никому не нужны, а значит, не нужна и она сама. Но здесь, в маленьком частном доме, этим летом промёрзшем насквозь от дождей и одиночества, был робот, желающий стать человеком, а значит, были нужны и чувства, и человечность.А значит, нужна была и она.
Несмотря на то, что Широ не нуждался в пище, он всё равно приходил на кухню вместе с ней. Они сидели за столом и смотрели фильмы, Анни рассказывала об эмоциях, причинно-следственных связях, целях и обо всём том, что отражалось на лицах героев, а Широ слушал, как завороженный, точно ребёнок, увидевший фокус. Наверное, она и была в его глазах фокусницей или какой-нибудь волшебницей, легко читающей людей, выясняющей их мотивацию и выносящей справедливый вердикт, хотя на самом деле Анни ничего не понимала в людях. Потом они переходили в зал,снова смотрели фильмы или вместе читали книги — они отлично раскрывали чувства изнутри. И Широ постепенно открывал для себя человеческий мир — противоречивый, невероятно сложный и запутанный, но безумно интересный, манящий и не дающий покоя: с каждой ночью он всё реже следил за Анни и всё чаще в одиночестве учился самостоятельно читать людей. За его развитием, открытием им простых истин Анни любила наблюдать — будто кто-то поменял местами недавнюю ситуацию, и теперь Широ стал подопытным кроликом. Он проецировал на себя едва ли не все эмоции, какие видел и о каких читал. И в такие моменты Анни засматривалась на его лицо, то по-детски радостное, то неприятно удивлённое, а то и вовсе злое, похожее на морду свирепого зверя. Иногда она давала советы. Остальное время она наблюдала — и молчала. Он должен сам всё понять. И, когда он научится это делать, Анни станет ему не нужна.
Лето стояло за окном всё теми же вечерними-ночными дождями, дневным холодом и слабым, больным солнцем, но Анни не чувствовала серости, апатии и вызванной бездельем усталости — рядом был Широ, всё более эмоциональный и человеческий, да просто знакомый Широ, который каждый день выводил её на улицу, удивлялся чему-то простому... нуждался в ней? Анни поняла, что нуждается в нём, в бездушном военном роботе с желанием чувствовать и родным лицом. И проводила с ним холодные утра и по-домашнему тёплые вечера. Широ внимательно слушал и учился готовить, а Анни сидела за его спиной, и ей мерещилось, что в доме снова пахнет кофе и что мир снова можно уместить в ладонях.
Июль обрушился солнцем и жарой — настоящим летом, в несколько дней прогревшим промозглую землю. Мир зацвёл, запестрел пронзительным голубым небом с ярко контрастирующими на его фоне облаками и пышной зеленью. Пока нагрянувшее лето согревало город и его окрестности, Анни решила сходить в центр — присмотреть новую полку, купить вазу и просто немного развеяться от надоевших окраинных парков. Всё в той же груде старых вещей нашлась лёгкая ветровка с капюшоном, подходившая для плечистого Широ, мужская кепка и перчатки, а в шкафчике — медицинская маска.
— Никого не убивать, — наставляла Анни, подготавливая беглеца к выходу в мир. — Даже если толкнут или обзовут. Врагов нет. Слышишь, Широ? Никого не убивай. Потому что я не смогу тебя остановить.
— Хорошо, — пообещал он, положив руки на её плечи, — я буду держать себя в руках.
И он держал. Как бы ни толкали, ни проклинали, ни посылали и ни ограничивали его свободу, Широ сквозь зубы процеживал: «Обещание», закрывал глаза — и терпел. Поначалу ему было тяжело, и Анни видела, как нехорошо темнели его глаза в ответ на ругательство или нарушение личного пространства.
Он осторожно косился по сторонам: Анни уже намекнула, что во все глаза рассматривать людей не стоит — некультурно, некрасиво, да и просто привлекает много внимания, и Широ придерживал своё восхищение и любопытство.
— Ты хорошо сдерживаешь эмоции, — сказала Анни.
— Мне так часто попадаются холодные, сдержанные люди! Что в книгах, что в жизни, — улыбнулся Широ. — Но держать себя в руках, оказывается, тяжело. Когда весь мир полон чувств, мне хочется испробовать каждое...
— Есть чувства, Широ, — прервала Анни, помрачнев, — которые лучше неиспытывать. Поэтому... не надо «каждое».
На его лице отразилась тревога.
— У тебя... есть этот опыт, да?
— Кто знает, — пожала она плечами и отвела взгляд, который зацепился за постер вышедшего в прокат фильма. — Пойдём лучше в кино.
Анни выбрала «Красавица и Чудовище» — не самая любимая, но определённо заслуживающая внимания сказка, после которой есть о чём поговорить с Широ. Во многом они сошлись: Белль заслуживала уважения, чудовищем был не только принц, но и Гастонг, поплатившийся за своё предательство, которое, к слову, оба сочли непростительным.
— Ты разбираешься в людях и ситуациях, — сказал он, глядя прямо в глаза, и Анни мерещилась печальная радость в его взгляде. — Ты знаешь, что правильно, а что — нет. И если я поступлю неправильно, — он вложил в её ладони пистолет, — ты сможешь меня остановить.
В последнюю неделю отпуска они решили съездить на речку. Анни знала одно укромное место на берегу, надёжно скрытое от людей. Без песочного пляжа и с илистым дном, оно выглядело островком настоящей природы и потому когда-то привлекло её. Зайдя по плечи, Анни обернулась: Широ стоял на самом берегу с закрытыми глазами и чуть запрокинутой вверх головой, видимо, прислушивался к новым ощущениям. Она перевернулась на спину. Небо слепило взгляд, и, вглядываясь в его бесконечную голубизну, Анни думала, что она совершенно ничего не знает — ни что делать сейчас, ни как поступать дальше, когда подойдёт к концу этот вначале ненавистный, но теперь необходимый отпуск, когда вернётся на работу, окажется в каком-нибудь мелком проекте просто так, чтобы не мешалась под ногами. Когда Широ будут искать, а он — просиживать дни дома или в окрестностях, ожидая её прихода. Но, чёрт возьми, как много в нём от него. Как много того, чего она не вкладывала в него, но что всё равно выросло неизвестно как, почему и на чём. Выросло, доросло до пытающихся зацвести надежд — и связало. Неясно только, связало с ним или петлю на шее. Анни закрыла глаза и нырнула. Кто он для неё? Просто робот. Что-то чувствующий, близкий робот, в который она хотела вложить душу. Чью-то? И почему стал близким? потому что интересно наблюдать за развитием, интересно говорить и слушать вечерами? потому что понимает? или потому что, чёрт возьми, она видит в нём далеко не простого робота?
Что-то коснулось её. Анни открыла глаза, огляделась. Она судорожно вцепилось во что-то, перехватившее талию, — и увидела над собой Широ.
— Я думал, ты тонула, — произнёс он, свободной рукой стирая стекающую по лицу воду и тяжело дыша. — Ты не пугай так больше, хорошо? Анни?..
Анни обхватила его шею и, не думая ни о чём, поцеловала. Широ не отстранялся и не отвечал, стоял, как вкопанный, не двигаясь, но Анни было плевать и на него, и на слёзы, стекающие по лицу, и на весь ненавистный, издевающийся над ней мир, пять месяцев назад ставший чёрно-белым и два — решивший вернуть краски. Только все они ненастоящие, имитирующие те, которые нужны, точно так же, как Широ имитировал человека. Но будь всё трижды проклято, даже ненастоящие краски и имитация человека вызвали зависимость — и Анни прижималась сильнее, пыталась вновь поместить в ладони весь мир — и целовала, целовала, целовала... Но холодную ладонь на своём лице она почувствовала сразу — и она словно отрезвила её. Анни резко отстранилась, тяжело дыша и зло стирая слёзы.
— Прости, — хрипло выдавила она, — я... сорвалась.
На лице Широ мелькнула растерянность.
— «Сорвалась»? — повторил он тихо. Анни запрокинула голову и вдохнула ртом воздух — успокоиться, успокоиться, взять в руки и себя, и слова. Чёрт побери, неужели Широ на что-то надеялся? Она старательно не смотрела на Широ, только видела краем глаза его потерянное, неверящее лицо и чувствовала пристальный взгляд, но не хотела отвечать ни на какие вопросы. И понимала: если Широ захочет их задать, он заставит, и Анни переступит через себя, покопается в прошлом и ответит на все вопросы. Но он ничего не спрашивал ни словами, ни взглядами — вообще больше не касался этой темы, как будто Анни не сносило крышу, а у него не рушились надежды, если они были, конечно. Отдых не клеился.
— Поехали домой, — устало предложила она. Широ кивнул и начал собирать вещи. Через час потерявшая аппетит Анни пила горячий чай, а Широ сидел в зале и смотрел что-то по телевизору. Сегодня Анни спала в своей комнате, а Широ ходил беспокойной безликой тенью по дому и думал. Беспокойство, неизвестность съедали его изнутри вместе с мыслями, и Широ не мог ни лежать, ни сидеть, ни стоять — всё внутри требовало движения, действий, событий... Анни? Широ тряс головой, зарывался пальцами в чёрные волосы с белой чёлкой. Он пришёл к чувствам, к пониманию, к человечности — ко всему, чего был лишён во имя полного контрол и повиновения. Но где-то произошёл сбой. Широ ходил и гадал, не ушёл ли он дальше положенного. Но где было это «положенное»? И было ли оно вообще? Два месяца как он свободен, и ни разу не было мысли вернуться, дать опутать себя проводами, вживить возможность контроля и окончательно превратиться в бездушную груду металла. Два месяца как он учится быть человеком и познаёт человеческий мир — и он совершенно не хочет разрушать его. Но сегодня он не скрывал своих чувств, и Анни видела его, как оголённый нерв, раскрытую книгу, в которой ясно читались вопросы. Но она не пожелала на них отвечать. Эту стену можно пробить, и кулаки прижаты к ней — но Широ ничего не делал. Он не будет рушить ни человеческий мир, ни человеческую жизнь. Он не бездушный военный робот. Нет.
К трём часам он немного успокоился, привёл мысли в порядок и мог сосредоточиться на чтении. Но ожидавшая своего часа книга не шла, и Широ решил поискать другую. Выбрал он немного странную — маленькую и тонкую. Широ заинтересованно открыл. И замер. Фотоальбом. Он увидел фотографии Анни и какого-то парня, и Широ закрыл бы его, уважая личное пространство, но не когда на фотографиях рядом с Анни был он сам. Широ ринулся в ванную, закрыл дверь и включил свет. Нет, не показалось, рядом с Анни действительно стояла его копия: похожее телосложение, такое же лицо, цвет глаз и волос, только нет седой чёлки. Широ неверяще листал, но парень не менялся — и Анни, невероятно счастливая Анни, тоже не менялась. Он никогда не видел её такой. Широ взглянул в зеркало и поймал свой отчаянный взгляд. Он достал одну фотографию и перевернул — дата, место и два имени: «Такаши Широганэ и Анни Леонхарт скоро Широганэ». Он поскорее вернул фотографию на место, захлопнул альбом и уселся на край ванны, закрыв лицо ладонями. У него было всего два вопроса — острых, бьющихся как сердца: кто он такой — и кого в нём видела Анни.
Анни проснулась поздно. Свет заливал комнату, а в доме пахло чаем и свежей выпечкой — так было умиротворённо по-семейному, что лежи и наслаждайся. Но Анни тихо поднялась, оделась и спрятала за пояс пистолет. Широ она нашла в зале. Он стоял к ней спиной, смотрел во двор, в этом году заросший травой, и не двинулся с места, когда услышал шаги.
— Анни, — начал он, не оборачиваясь, — кто я для тебя?
Она медленно выдохнула и завела руки за спину — главное, спокойствие и никаких резких движений. Сейчас всё встанет на свои места.
— Дерьмово всё как-то получилось, — между тем продолжал Широ. Он повернулся к ней лицом, и Анни увидела его улыбку, тихую и печальную. — В фильме всё было не так. Чудовище полюбило красавицу, а красавица — чудовище.
— Потому что это сказка, Широ.
— И ничего в этой жизни не бывает из сказок?
—Бывает, конечно, — Анни отвела взгляд, — но редко.
— Тогда ответь мне, Анни, — сказал Широ громко, отчаянно, так что хотелось заткнуть уши и по привычке убежать, забыть, попробовать начать сначала, но холод пистолета обжигал руку, — может ли красавица полюбить чудовище?
Анни прикрыла глаза. Надежды рвали душу в клочья, наивный ребёнок в ней кричал и плакал, а мир снова терял цвета, и сейчас было самое время остановиться и ничего не выяснять. Может быть, выяснится попозже само собой или хотя бы более миролюбиво. Менее болезненно. Но Анни уже давно не строила будущее из «может» и «я думаю». Когда Широ, устав ждать ответа, сделал шаг вперёд, она без колебаний выставила пистолет.
— Не делай лишних движений.
Когда паук поймает бабочку, конец известен наперёд: один другого однажды обязательно убьёт. «Красавица и чудовище» с более трагичной концовкой, и в ней она позволит себе быть прекрасной бабочкой. Или она убьёт его, или он её. Сейчас всё точно встанет на свои места. Анни не боялась и не дрожала — в жизни не осталось ничего, чем она дорожит, и это лишь маленький эксперимент, проверка на прочность для Широ, — и лучше бы для него было выстрелить. Но он поднял руки.
— Ты знаешь, что правильно, а что — нет, — повторил он всё с той же отвратительно отчаянной улыбкой. — И если ты так решила, значит, я сделал что-то неправильно.
И в этот миг мир Анни рухнул.
— Идиот, — бессильно вырвалось у неё. — Красавица уже полюбила чудовище.
Широ ничего не успел спросить — несколько выстрелов в известные ей слабые места заставили его рухнуть на пол сломанной, но не убитой куклой.
Его заперли, как зверя, и поставили вокруг кучу охраны, которая не остановила бы его, реши Широ сбежать. Но если он пощадил предателя, пощадит и невиновных.
— Я могу с ним поговорить? — спросила она, когда забежавший в кабинет Армин сообщил о пробуждении робота. — В последний раз.
Анни знала, что его перестроят, удалят всё лишнее, что успело вырасти за два месяца, и установят старую систему — уже без малейших чувств. Анни знала и в последний раз хотела встретиться с ним как с отражением Такаши — и как с Широ.
— Только в дань уважения мистеру Широганэ. — Ты пришла попрощаться? — спросил Широ, увидев её возле клетки. Спросил тихо, беззлобно и всё с той же улыбкой, как будто она приросла к его лицу. — Тогда ты сказала...
— Ответь, Широ, — прервала его Анни, — кто из нас чудовище, а кто красавица? — Широ недоумённо взглянул на неё.— Люди индивидуальны, Широ, а взгляды на них — относительны. Для одних человек — чудовище, а для других — красавица. Только в сказках всё определенно и ясно.
Широ закрыл лицо ладонями и глухо засмеялся.
— Меня полностью перестроят, да? — спросил он, не отрывая ладоней от лица, и Анни не сразу расслышала его и поняла. — Это хорошо. Я так устал от этих противоречий и сложностей. И думать устал... Теперь это будут делать за меня. Это хорошо...
Анни снова почувствовала, что её трясет: Широ выглядел невыносимо жалким, потерянным и уставшим. Во всём, что сейчас владело им и за что он подлежал перестройке — фактической смерти — виновата только она. Анни схватилась за железные прутья.
— Широ...
— Тогда просто скажи мне, Анни, кто я для тебя?! Широ или ТакашиШироганэ?!
Напряжённые плечи Анни осели. Она не думала о том, как и откуда он узнал о Такаши, какие выводы сделал, что вообще чувствовал, когда понял, что какое-то время она видела и не видела его одновременно; она лишь смотрела на него, на загнанного в угол человека, который тщетно пытается смириться со своей участью, и молчала. Анни не умела лгать, а сейчас — попросту не желала.
Стоя над улицами под порывами холодного ветра, Анни пустыми глазами смотрела в небо — поблекшее, низкое и серое. Набегали тучи, и в воздухе пахло грозой.
— Что же Вы решили, мисс Леонхарт?
Рядом стоял Эрвин, на лице которого за два месяца прибавилось морщин, а круги под глазами стали отчётливее.
— Что роботу не нужна человечность.
«Вы победили».
Позади умирал человек, но за глухими стенами и беспрестанно звучащим в голове «так правильно» не было ничего слышно. Вросшие в душу надежды осыпались сухой деревянной крошкой, а у глупого, наивного ребёнка текла кровь из пробитого пулей трусливого сердца.
— Я рад, что мы нашли общий язык.
«...так правильно...»
— Когда мне приступить к роботе?
Эрвин с заинтересованной улыбкой повернулся к ней.
— А что Вы хотите создать?
Анни старалась не думать, что сейчас она, как марионетка, покорно двигающаяся по сценарию и читающая заученный текст, позволила себе проиграть, что свобода её рухнула вместе с миром, что...
«...так правильно...»
Она вытянулась по стойке смирно и, холодно глядя в довольные глаза Эрвина Смита, отчеканила:
— Военного робота, который никому не спустит с рук смерть Такаши Широганэ.
«Так правильно».