VI Международный конкурс научно-исследовательских и творческих работ учащихся

Старт в науке

"Говорящие" фамилии в русской литературе.

• Авторы
• Руководители
• Файлы работы
• Наградные документы

Ихсанова В.А. 1

---

1МОУ СОШ №15

Саркисян Д.А. 1

---

1МОУ СОШ №15

Работа в формате PDF

140.5 KB

Автор работы награжден дипломом победителя III степени

Диплом школьникаСвидетельство руководителя

Введение

На протяжении всего существования литературы перед писателем стоял вопрос каким должен быть его герой, как его описать, иными словами, какова должна быть репрезентация того, или иного персонажа в литературном произведении, очевидно, что наряду с внешним обликом, а также с внутренним миром героя, при том, нельзя не учитывать, что для передачи внутреннего состояния персонажей существует огромный арсенал выразительных средств, начиная от скупого описания внешнего облика и речевого портрета героя, что дает читателю ощутимый простор для сотворчества с автором и, заканчивая погружением в глубины психики персонажей, порой даже с существенным игнорированием внешней канвы произведения, как, к примеру, Ф.М. Достоевский, Л. Андреев, поэты-экспрессионисты, частично А.И. Солженицын. Среди огромного количества выразительных средств, подчеркивающих те или иные особенности героев литературных произведений не место принадлежит антропонимам, то есть различным наименованиям людей: именам, фамилиям, прозвищам. Антропонимы могут отражать сущность героя, эта практика берет начало еще в мифологии и эпосе различных народов, когда человек, носитель мифологического сознания не видел дистанции между символом и тем, что символ обозначает. В ходе развития человечества, а вместе с ним и культуры в целом и словесности в частности усложнялся и расширялся набор выразительных средств в литературе, сложнее становятся и антропонимы, становящиеся индивидуальными для каждого писателя. Нам известно, что ряд имен литературных героев стал нарицательными, прочно вошел в нашу культуру: о неуче мы говорим «Митрофанушка» (персонаж комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль», о которой речь пойдет ниже), неотесанный грубиян вполне может услышать в свой адрес «Шариков», а символом трагедии в любви традиционно считается госпожа Бовари и т. д. В русской и зарубежной литературе с давних времен развивается традиция использования говорящих имен и фамилий, отражающих сущность персонажа, эта тема достаточно сложна и многогранна, поскольку использование антропонимов зависит от индивидуального стиля каждого автора.

Актуальность работы обусловлена тем, что изучение использования имен и фамилий в литературных произведениях нередко становится ключом к пониманию произведения, авторского замысла, системы образов в том, или ином произведении.

Новизна работы состоит в том, что в работе рассмотрена символика наименований персонажей в русле, как русской, так и зарубежной литературной традиции, и развитие этой традиции, начиная от литературы классицизма до второй половины ХХ века, также в работе приведен сравнительный анализ использования антропонимов различными авторами.

В практической деятельности работа может быть использована в качестве учебно-методического пособия для проведения уроков литературы в старших классах, а также для внеклассных занятий.

Теоретической основой работы послужили труды таких авторов как: В. В. Агеносов, В. Н. Аношкина, Г. Белая, М.М. Дунаев, Л.К. Кройчик, O.A. Полоцкая, И.Е. Разумова, В. Е. Хализев и др

Основным методом данного исследования мы выбрали метод анализа текста и метод семантического анализа исследуемого объекта, то есть антропонимов.

Предметом исследования являются произведения русских и зарубежных писателей, в которых говорящие фамилии являются важным выразительным средством для создания образов персонажей.

Объектом исследования является символика фамилий, фамилии персонажей, как выразительное средство.

Работа состоит из введения, двух глав и заключения: во введении раскрыта проблематика исследования, обоснована актуальность работы, также раскрыта новизна и практическая ценность данного исследования, дан обзор литературы по интересующей нас теме, раскрыты предмет, объект и метод исследования, а также описана структура работы. Первая глава — теоретическая, в ней раскрывается сущность антропонимов, их применение в языковой практике, их стилистические особенности. Вторая глава — практическая, в ней раскрыта тема использования говорящих фамилий в текстах конкретных авторов, проведен сравнительный анализ стилей и литературных направлений и характерный для них способ использования говорящих фамилий. В заключении приводятся выводы по результатам исследования.

Антропонимы в языковой практике и художественной литературе

Антропонимы, как лингвистическая категория, происхождение фамилий

Примечательным является тот факт, что в России, как, впрочем, и в большинстве других стран, фамилии — явление сравнительно новое. Первые фамилии, что, в общем-то, очевидно, появились примерно в XV веке у представителей феодальной знати, как правило, фамилии эти давались по названию «родового гнезда» феодала, или по имени родоначальника (например, Рюриковичи). В этом отношении, кстати, следует отметить, что ряд фамилий с окончанием на -ский-, -цкий-, -ич-, -ой- (например, Серпуховской) уходят своими корнями в это далекое время.

Вообще до конца XVII- начала XVIII вв., а точнее до петровских преобразований без фамилий обходилась даже существенная часть дворянства, не говоря уже о представителях непривилегированных сословий. Во время петровских реформ ситуация меняется: необходимость иметь фамилию сначала для представителей дворянства, как родового, так и личного (жалованного), а спустя некоторое время, и купечества становится закрепленной законодательно.

В XIX веке фамилии имеют уже все представители ряда сословий: дворяне, купцы, казаки, мещане, а после отмены крепостного права фамилии начинают получать и крестьяне. В 1880 г. необходимость всем подданным иметь фамилию, следует заметить, что раньше обходились в основном именем и отчеством (надо заметить, что произношение и написание отчеств отличалось от современного, и к тому же большинство фамилий произошло также от отчеств, речь, в данном случае, идет об отыменных фамилиях, составляющих сущетвенную часть корпуса этих антропонимов в русском языке вообще).¹

После революции обязанность носить фамилии стала всеобщей, в том числе и у тех жителей бывшей империи, кто не говорил на русском языке, а следует также отметить, что некоторые народы до революции не имели письменности вообще. Эта проблема решалась в основном с помощью создания, как сейчас бы казали «генерации» письменности на основе кириллицы, таким образом, неудивительно, что ряд фамилий у восточных и северных народов был русифицирован (отыменные фамилии с окончанием на -ов-,-ев-).

Само слово «фамилия» латинского происхождения, изначально оно обозначало даже не семью, а поместье (домовладение) и принадлежащих римлянину рабов, но со временем семантика слова стала меняться и этим словом стали обозначать род. В русский язык в современном значении это слово пришло только в XIX веке, а изначально родовые имена назывались прозвища (это название до сих пор сохранилось в некоторых славянских языках), действительно ряд фамилий происходит от прозвищ их носителей, иногда прозвище так и остается без изменений, как, к примеру, фамилии знаменитых ученых-лингвистов — Потебня, Щерба. Что касается литературы, в повестях и драматургии Гоголя, на чьем творчестве подробно мы остановимся позже, нередко встречаются фамилии, образованные от прозвищ, при этом следует отметить, что фамилия самого писателя того же происхождения (гоголь — водоплавающая птица), если в раннем творчестве писателя прозвища персонажей были необходимы для создания особого «карнавального», «ярмарочного» эффекта, а также для воссоздания особого «малороссийского» колорита², такие клички, как Параська (пороенок), Хивря (свинья), Чуб, Бульба (картошка), то в более позднем творчестве, особенно в драматургии, фамилии-прозвища не выведены не только «для смеха», но и подчеркивают «социальный статус» персонажей, их характерные черты.

Этимология фамилий вообще достаточно сложная проблема, в настоящий момент в ономастике, области лингвистики, изучающей проблемы тех, или иных наименований (имен, географических названий, названий и самоназваний народов, кличек животных и т. д.) фамилии, по своему происхождению делятся на несколько больших групп: отыменные (Иванов, Петров и т. п.), фамилии, образованные от топонимов (Львовский), фамилии, образованные от рода занятий (Кузнецов, Стрельцов и т. п.), фамилии, образованные от разного рода прозвищ, среди которых также можно выделить большую подгруппу фамилий, образованных от названий животных и птиц (Коровин, Сорокин, Котов и т. п.), собственно от самих прозвищ, с изменением окончания или без образованы фамилии, связанные теми или иными внешними признаками, зачастую с физическими изъянами (Щербатов, Горбунов и т. п.), или иными особенностями предка носителя фамилии. Нередко фамилии происходят от имени-»оберега» (прозвища, даваемого при рождении ребенка, которое, согласно поверьям, должно было защищать от различных неудач, при этом нередко, «чтобы не сглазить» эти прозвища носили нарочито негативный оттенок, именно от них пошли фамилии Некрасов, Ненашев и т. п.), если такой «оберег» давался «напрямую», как пожелание будущего блага ребенку имена были такие, как Богдан (богом данный), Рада (радость) и т.  д. От них, соответственно, произошли такие фамилии, как Радов, Богданов.

Вообще, изучение наименований, то есть ономастика, сравнительно молодая научная дисциплина, это связано тем, что только в середине прошлого столетия сфера интересов лингвистики существенно сдвинулось в сторону изучения живой языковой практики, если в литературоведении изучение индивидуального стиля каждого автора, использование автором в том, или ином конкретном случае различных речевых средств, является необходимым условием для понимания литературного произведения, то в лингвистике долгое время основным подходом, был подход впервые опробованный и обоснованный швейцарским ученым Ф. Де Сосюром, с чьей точки зрения, речь, как явление не может изучаться лингвистами, а основной задачей языкознания является изучение языка, как системы. В 1950-ые гг., как в СССР, так и в других странах происходит существенная перемена в научной парадигме, таким образом, речевая деятельность человека становится одним из основных предметов лингвистики. Этот переворот в филологической мысли также ознаменован тем, что лингвистические и литературоведческие дисциплины существенно сближаются, поэтическая ономастика, область к которой относится наше исследование относится именно к таким сравнительно новым дисциплинам на стыке литературоведения и языкознания.

Имена и фамилии литературных героев, как выразительное средство

Поэтическая ономастика тесно связана с такими дисциплинами, как поэтика и стилистика, поскольку наименование того, или иного литературного героя во многом зависит от индивидуального стиля писателя, во многом определяет систему образов в тексте, существенно влияет на сюжет произведения, на восприятие читателем того, или иного персонажа.

Таким образом, в художественном произведении собственные имена выполняют не только номинативно-опознавательную функцию: будучи связаны с тематикой произведения, жанром, общей композицией и характером образов, они несут определенную стилистическую нагрузку, имеют стилистическую окраску.

Вообще, за более чем два тысячелетия существования литературы, как вида искусства накоплен крайне богатый опыт использования антропонимов в литературных произведениях, первые примеры различных приемов использования имен для характеристики героев относятся к античной комедии: так у римского комедиографа Плавта встречаются говорящие имена персонажей, как правило, указывающие на те, или иные пороки, а в романе «Сатирикон», авторство которого приписывают Петронию Арбитру, римскому аристократу, приближенному Нерона, в последствие им же казненному, встречаются такие персонажи, как вольноотпущенник Тримальхион, чье труднопроизносимое, особенно для римлян, предпочитавших лаконизм, в том числе и в антропонимах, имя означает «трижды рожденный», что подчеркивает его «перерождение», из бывшего раба в нувориша; в последствие в драматургии, особенно комедиях классицизма, эта практика достигла совершенства, впрочем, для классицизма, как во Франции, так и в России, с его незыблемыми «законами жанра» сложился определенный набор имен персонажей, как правило, подчеркивающий их свойства характера, этот прием мы видим также у Д.И. Фонвизина, отрицательные герои носят фамилии Вральман, Скотинин и т. д., положительные — Стародум, Правдин и т. д. Очевидно, этот прием имеет не только античные корни, но и связан жанром аллегории, то есть олицетворения сложных философских понятий, в русской литературе подобное олицетворение можно наблюдать у А.П. Сумарокова, М.В. Ломоносова, А.Д. Кантемира. Во второй половине XVIII века такой же сатирический прием, то есть придумывание типичных персонажей с характерными антропонимами, вроде Безрассуд, Чужехват и т. п., что явно имеет аллегорический характер, а сам этот прием характерен для соединения одического и сатирического элемента, активно использовался в сатирической публицистике, в таких изданиях, как «Трудолюбивая пчела» А.П. Сумарокова, «Трутень», «Пустомеля», «Живописец» Н.И. Новикова, «Всякая всячина»³.

Следует отметить, что еще в античной литературе, помимо «говорящих» имен, в наиболее простом для понимания виде, встречаются случаи более сложного использования антропонимов, так, помимо уже упоминавшегося Тримальхиона, в другом образце прозы поздней античности романе Апулея (IV век н.э.) «Метаморфозы» («Золотой осел») символично имя главного героя — Луций (свет), в этом смысле важно, что помимо внешне увлекательного сюжета, роман имеет второй план — духовный путь (собственно, метаморфозы) героя от животного (осла, в античной традиции, символизировал похоть, невоздержанность) к духовной личности, то есть к Луцию (свету), не случайно счастливый конец романа заключается не только в возвращении героя в человеческий облик, но и в обретении им веры, пути. Следует также отметить, что подобная символика в литературе последующих эпох нередко использовалась, часто в аллегорических и религиозных литературных произведениях.

В эпоху Возрождения авторы также часто использовали говорящие имена героев, как правило, на латыни и греческом языках (Рабле, частично, Шекспир), интересным представляется создание имени героя у Сервантеса, само по себе имя дон Кихот Ламанчский создано, как пародия на «возвышенные» имена героев куртуазных, рыцарских романов, комичность имени заключается в провинциальном, даже захолустном происхождении «хитроумного идальго» и совершенно негероическом «дон Кихот» от его настоящего имени Алонсо Кехана — означающего «то ли челюсть, то ли пирог сыром». Таким образом, имя самого знаменитого странствующего рыцаря в мировой литературе по остроумному определению литературоведа И.О. Шайтанова на русский язык можно перевести, как «Господин Пирогов Пошехонский»⁴.

О литературе классицизма речь уже шла выше, стоит отметить только, что эстетические принципы классицизма, описанные и систематизированные в «Поэтике» Н. Буало-Депресо, предписывали автору «поучая развлекать», то есть любое произведение помимо собственно эстетической функции должно было иметь, также и функцию дидактическую. Кроме того, в «Поэтике» достаточно четко прописаны принципы, по которым должны раскрываться характеры героев, как в трагедии, так и в комедии, следует также отметить и тот факт, что в литературной практике русского классицизма также было создано несколько «Поэтик», по сути повторяющих трактат Буало, с незначительными изменениями, что связано со спецификой русского языка. Эти «Поэтики» принадлежат перу В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова.

Комический характер в эстетике классицизма должен был демонстрировать с максимальной наглядностью какую-либо характерную черту персонажа, положительную, или отрицательную, что сближало такой театр с аллегорической литературой (следует заметить, что в последствие соединение классицистической эстетики и народного театра в Италии, породило «комедию масок»), эта основополагающая черта характера героя проявлялась во всем: внешнем облике, роли в сюжете, и, что важно, в имени. Именно поэтому одним из основных приемов в таком театре становятся говорящие фамилии.

Приемы использования антропонимов существенно усложнились в литературе XIX столетия, в таких направлениях, как романтизм, и, особенно, реализм. Ряд авторов-романтиков давал героям имена со сложным смыслом, так у Пушкина и Лермонтова, фамилии персонажей, происходящие от названия рек указывают на стихию воды, стихию свободную и темную, в чем-то враждебную человеку, это подчеркивает своеобразную «байроничекую» сущность персонажей, в то же время «типичные», бюргерские имена, что часто использовали немецкие романтики, особенно, Гофманн, характеризуют героя, как представителя обывательского, филистерского мирка, противоположного романтическому универсуму. Следует также обратить внимание, что для романтиков также характерно, наряду с экзотическим хронотопом своих произведений и необычными героями, давать героям экзотические, или архаичные имена (Манфред у Байрона, например, или пушкинский Алеко).

Для реалистической литературы именование героев — проблема не менее важная, чем для авторов прошедших эпох, поскольку реалисты стремились к социальной типизации, и в то же время передачи психологической индивидуальности (достоверности) героев, для авторов этого направления характерно развивать традиции, заложенные классицистической литературой (говорящие фамилии, напрямую указывающие на пороки, или, наоборот положительные качества героев, а также на их социальное положение, у Диккенса, Достоевского, частично, Бальзака, некоторых авторов ХХ века), при этом в реалистической литературе, с учетом опыта авторов-классицистов и романтиков, использование антропонимов сложнее, фамилии и имена персонажей могут вызывать у читателя определенные ассоциации, так имя персонажа «Соборян» Лескова Ахилла Десницын вызывает одновременно ассоциации с древнегреческим героем, и с десницей, что на старославянском означает «правая рука», по ассоциациям мы можем решить, что этот персонаж , скорее всего, (так по сюжету и есть) олицетворяет «активное добро», своего рода «божьего воина», а ставшее среди литературоведов общим местом толкование фамилии Обломов из одноименного романа Гончарова указывает на сломленного человека, не видящего смысла в жизни, нет случайных антропонимов и в драматургии А.Н. Островского, на чем мы подробно остановимся ниже, пародийно, порой издевательски звучат фамилии персонажей прозы Щедрина («История одного города», «Пошехонская старина», «За рубежом»).

Модернизм открыл новую страницу в поэтической ономастике, в данном случае, мы имеем дело с продолжением традиции, особенно в сатирических текстах, у таких авторов, как И.Ильф и Е.Петров, М.А. Булгаков, В.В. Маяковский, но в то же время имеет место сложная игра с символикой, полисемичнотью имен и фамилий героев.

В литературе второй половины ХХ века и современной литературе перечисленные приемы все более усложняются, так в знаменитом романе Г.Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» фамилия семьи, обреченной на движение по кругу времени Буэндиа («доброго дня», «удачи» исп.) звучит горькой иронией, достаточно сложной игрой на ассоциациях читателя отличается использование имен и фамилий в прозе современного российского писателя В.О. Пелевина.

Таким образом, не будет ошибкой утверждение, что в литературной практике от античности до наших дней имя персонажа является одной из важнейших составляющих литературного произведения и потому требует внимательного изучения, что необходимо для адекватного понимания художественных текстов.

Говорящие фамилии в различных родах литературы

Имена и фамилии персонажей, как выразительное средство в драматургии (классицизм (А.П.Сумароков, Д.И. Фонвизин), «Горе от ума» А.С. Грибоедова, «Ревизор» Н.В. Гоголя, драматургия А.Н. Отровского («Гроза», «Лес», «Свои люди - сочтемся», «Бесприданница»), драматургия А. П. Чехова

Как уже говорилось первыми авторами, использовавшими антропонимы в качестве выразительного средства, в русской литературной практике были классицисты. Первым в русской литературе, кто начал создавать драматические произведения на русском языке, разумеется, с ощутимым влиянием западноевропейской литературной традиции, был А.П. Сумароков (1717-1777), которого еще называют «отцом русского театра». За свою жизнь Сумароков создал 12 комедий, которые были написаны в три этапа, знаменовавших существенное развитие их содержательных и жанровых особенностей. Три первых комедии, поставленные в 1750 году, — «Тресотиниус», «Чудовище», «Пустая ссора» — были направлены против конкретных людей, литературных и общественных врагов автора. К ним примыкают ещё две комедии конца 1750-х годов: «Нарцисс» и «Приданое обманом»; в 1765—1768 годах были созданы «Опекун», «Лихоимец», «Три брата совместники», «Ядовитый», а в первой половине 1770-х годов — «Рогоносец по воображению», «Мать — совместница дочери» и «Вздорщица». Ранние комедии при этом тяготели к памфлету, комедии следующего десятилетия более изощрены по интриге и представленным характерам, а к 1770-м годам Сумароков «дрейфовал» в сторону ярко выраженной комедии нравов.

Что касается использования антропонимов, то в комедиях Сумарокова имена героев зачастую иноязычного происхождения (латынь, французский), русские же имена героев, мы встречаем только в комедии «Рогоносец по воображению», в данном случае важно, что имена, скорее, прозвища помещика и помещицы Викул и Хавронья (свинья) служат усилению контраста с «европеизированными», героями комедии (Касандр и Флориза). В комедии Тресотиниус» имя главного героя, вынесенное в заголовок обозначает «трижды дурак», кроме того такая «латынь» необходима автору для реализации основного замысла — комедия эта представляет собой достаточно злое осмеяние литературного оппонента Сумарокова В.К. Тредиаковского с его филологическими изысканиями.

Делая выводы по антропонимам в комедиях Сумарокова (в других его произведениях, кроме сатирической публицистики говорящих антропонимов не встречается), мы должны сказать, что каких-либо революционных новшеств в поэтическую ономастику Сумароков не внес, его творчество остается в рамках традиций классицизма, как в одической, так и в сатирической части, примечательным в творчестве Сумарокова является то, что поэт использовал антропонимы для того, чтобы показать некоторые черты героев, а в комедии «Рогоносец по воображению» присутствует контраст между персонажами, выраженный в том числе за счет имен. Также следует помнить, что не смотря на свое развитие, как литератор, Сумароков всю жизнь продолжал оставаться в рамках классицизма с его правилами и «мышлением жанрами».

Переход от классицистического «мышления жанрами» к «мышлению стилями», то есть большему проявлению авторского индивидуального начала в произведении, порой вопреки канонам классицистической эстетики, где практически все стилистические приемы были раз и навсегда определены для каждого жанра, будь то лирическое, эпическое, или драматическое произведение, наметился во второй половине, точнее в 70-ых, 80-ых гг. XVIII в., это связано с тем, что на смену классицистической эстетике приходили другие направления: просветительский реализм (вольтерианство), сентиментализм и предромантизм. В этом контексте наиболее интересным представляется творчество таких авторов, как Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин, Н.М. Карамзин, А. Радищев, И.А. Крылов.

В свете рассматриваемой нами темы небезынтересным будет рамотреть творчество Фонвизина, в его комедиях «Бригадир» и «Недоросль» еще присутствуют элементы эстетики классицизма, но при этом авторская индивидуальность и переход к комедии нравов от комедии-памфлета более заметен, чем у Сумарокова. Фонвизин использует также говорящие фамилии, при этом они также используются для того, чтобы подчеркнуть какую-либо черту, основополагающую в характере героев, но при этом герои уже не столь схематичны, как в комедиях Сумарокова, исключение составляют только положительные герои-резонеры, такие, как Стародум и Правдин, следует при этом отметить, что в данном случае мы имеем дело приемом, уже знакомым нам по сатирической публицистике, что важно антропонимы героев уже на русском языке, а не являются иноязычными заимствованиями. Что касается отрицательных героев, таких, как госпожа Простакова, ее родич Тарас Скотинин, то эти «злонравия достойные плоды» (Здесь важно, что герои-резонеры у Фонвизина говорят штампами, речь же других героев гораздо ярче и индивидуальней) получились гораздо более реалистичными, при этом фамилии героев дают читателю (зрителю) более широкий спектр для ассоциаций. Второстепенные герои «Недоросля», также носящие говорящие фамилии, указывающие на род их занятий Цифиркин (очевидно, учитель математики) и дьяк Кутейкин, фамилия которого образованна от головного убора, характерного для духовенства, учитель письма и чтения, в идейном отношении не играют особенной роли, эпизоды уроками в комедии присутствуют только для большего комического эффекта, подчеркивают невежество Митрофанушки. Итак, у Фонвизина мы видим переход к комедии нравов, а говорящие фамилии, как стилистический прием в данном случае подчеркивают характерные черты персонажей, при этом у драматурга присутствует ряд элементов классицистической комедии, аллегоричность образов, еще более подчеркнутая их фамилиями, герои-резонеры, выведенные только, как рупор идей, носителем которых является автор произведения, потому эти образы выглядят искусственными, неживыми. Безусловной удачей Фонвизина, как за столетие до него это было в комедиях Мольера, являются именно отрицательные герои: их монологи живые, полные совершенно абсурдных, потому вызывающих смех сентенций, тем более подчеркивающих их враждебность просветительским идеалам.

Наибольший интерес в творчестве Грибоедова в использовании им говорящих имён представляет комедия «Горе от ума». Н.М. Азарова совершенно справедливо относит «принцип «говорящих» фамилий к влиянию классицизма, разделяя их на три типа: 1) собственно говорящие, «которые сообщают об одной важной черте героя» (Фамусов, Тугоуховский, Репетилов, Молчалин); 2) оценивающие фамилии: Скалозуб, Хрюмина, Загорецкий, Хлёстова; 3) ассоциативные – Чацкий, указывающая на прототипа главного героя драмы. Фамилия «Чацкий» несет в себе зарифмованный намек на имя одного из интереснейших людей той эпохи: Петра Яковлевича Чаадаева. В черновых вариантах «Горя от ума» Грибоедов писал имя героя иначе, чем в окончательном: «Чадский». Фамилию же Чаадаева тоже нередко произносили и писали с одним «а»: «Чадаев». Именно так, к примеру, обращался к нему Пушкин в стихотворении «С морского берега Тавриды»: «Чадаев, помнишь ли былое?»…В 1828-1830 г. Чаадаев написал и издал историко-философский трактат «Философические письма». Но взгляды, суждения, идеи – словом, сама система мировоззрения тридцатишестилетнего философа оказалась настолько неприемлема для николаевской России, что автора «Философских писем» постигло небывалое и страшное наказание: высочайшим (то есть лично императорским) указом он был объявлен сумасшедшим. Так случилось, что литературный персонаж не повторил судьбу своего прототипа, а предсказал ее. Кроме Н.М. Азаровой, о говорящих именах в «Горе от ума» высказывались многие авторы. Например, О.П. Монахова и М.В. Малхазова в статье «Проблема жанра. Основные приёмы комического» пишут: «К приёмам комического, безусловно, можно отнести и приём «говорящих имён». Это один из традиционных приёмов мировой литературы, преданный забвению в наше время. До середины минувшего века он был очень популярен. Имя персонажа предполагало его характер, становилось как бы эпиграфом к образу, определяло авторское отношение к герою и настраивало читателя на соответствующий лад. Грибоедов искусно пользуется этим приёмом в комедии. Его Тугоуховский действительно глух, Молчалин – скрытен и подчёркнуто немногословен. Скалозуб к месту и не к месту острит и хохочет – «скалит зубы». Фамилия Павла Афанасьевича Фамусова соотнесена с латинским словом «молва». Таким образом автор подчёркивает одну из важнейших черт этого героя: его зависимость от молвы и страсть разносить слухи». К этому можно добавить, что фамилия Фамусов вполне соотносится и с английским famous, то есть «известный, знаменитый», что не менее важно в характеристике «московского туза».

Таким образом, «Горе от ума» сочетает в себе черты трех творческих методов: классицизма (наличие героя-резонера, черты которого проявляются у Чацкого, четкое деление на положительных и отрицательных персонажей, что подчеркивают говорящие фамилии), романтизма (вся линия поведения Чацкого, когда он «мечет бисер», указывает именно на такой тип героя, ведь для романтического героя неважно кому он говорит это, он и так знает о величии своей личности, а противостоять филистерам для такого типа героя очевидная доблесть, кроме того, известно, что сам Грибоедов видел в Чацком именно положительного героя, поскольку в то время под влиянием мировоззрения романтизма существенно изменились представления о чести, служении делу, а не лицам (о чем также говорит Чацкий), и реализма, поскольку образы персонажей гораздо более противоречивы, их поведение не толь схематично, как в драматургии классицизма, эмоции и реплики не столь предсказуемы, кроме того роль говорящих фамилий (и имен, наиболее сложным из которых представляется трактовка имени Софьи (греч. Мудрость), нам не ясно какая же мудрость берет верх в душе героини — мудрость житейская, филистерская, воплощенная в образе Молчалина, или тот самый ум, от которого может быть только горе) в данном случае состоит не только в подчеркивании какой-либо одной черты, а дает объемное представление об образе и ценностях персонажей, кроме того говорящие фамилии, как и в последующих реалистических произведениях (Щедрин, Некрасов, Достоевский, Чехов) наряду системой ценностей и мировоззренческими установками героев комедии, подчеркивают их принадлежность к тому, или иному социальному типу.
Виртуозным мастером в деле нарекания своих героев говорящими именами был и Н.В. Гоголь. В его драмах можно найти фамилии-прозвища: Держиморда, Яичница и Земляника. Гоголь мастерски обыгрывает и двойные фамилии, которые, к слову сказать, принадлежали исключительно знатным людям: Мусины-Пушкины, Голенищевы-Кутузовы, Воронцовы-Дашковы, Муравьёвы-Апостолы. Судья же из комедии «Ревизор» также носит двойную фамилию – Ляпкин-Тяпкин, которая едва ли свидетельствует о почтении автора к этому герою. Что же касается двойной фамилии городничего, то о ней в книге «Современные русские фамилии»: «Сквозник (по Далю) в переносном значении «хитрый пройдоха», «опытный плут», в прямом значении – «сквозняк», «сквозной ветер». Дмухати по-украински значит «дуть». Двойная фамилия как пример высокородного дворянина в данном случае оказывается двойным намёком на продувное мошенничество». Продолжая образование имён литературных персонажей с помощью иноязычных словообразовательных средств, Гоголь вводит в комедию доктора Гибнера, в больнице которого, как известно, все больные, «как мухи, выздоравливают». Очень богата на ассоциации и фамилия мнимого ревизора. Есть в ней что-то от хлёсткости, бойкости героя и от словосочетания «хлестать через край», поскольку Иван Александрович – мастер безудержного вранья. Хлестаков, кроме того, не откажется «заложить за воротник» - «нахлестаться». Он же не прочь поволочиться за Анной Андреевной и Марьей Антоновной – «поухлёстывать». Подчёркивая сходство двух «городских помещиков», Гоголь хитроумно делает их полными тезками, а в фамилиях меняет лишь одну букву (Бобчинский, Добчинский). В русской драме такой приём был впервые использован именно в «Ревизоре».

Наиболее виртуозное владение техникой использования антропонимов, как стилистического приема, в русской драматургии XIX в. отличается А.Н. Островский, в его пьесах практически все имена и фамилии персонажей несут ту, или иную смысловую нагрузку: так в «Грозе» фамилии представителей «Темного царства» совершенно очевидно демонстрируют их характер, отношение к жизни, Дикой (автор намеренно использовал диалектное окончание, тем более, что местом действия является провинциальный город) не только самодур, не только невоздержанный в гневе, он также невежда, живущий в своем полусредневековом мире (диалог Дикого с Кулигиным во время грозы), таким образом получается «дикий человек» во всех смыслах этого слова, муж Катерины — Тихон, имя его, особенно в сочетании с «грозной» фамилией Кабанов придает этому образу нелепость и несуразность, поскольку имя героя вызывает ассоциации именно на фонетическом уровне («Тихон»-»тихоня), примечательно также, что в пьесе ни разу не упомянуто, что Катерина, по крайней мере по замужеству, тоже Кабанова, поскольку представляет собой полную противоположность затхлому мирку Калиновского купечества. Интересны также фамилии-прозвища в этой и некоторых других пьесах Островского, так прозвища вроде «Кудряш», «Хлын» (вор, разбойник, примечательно также, что город Вятка (ныне — Киров) при основании назывался Хлынов, что неудивительно, поскольку город этот изначально вырос вокруг острога, а само слово «хлын» - поволжского происхождения), подчеркивают буйный независимый характер персонажей, их непочтительное отношение к законам, порой, в том числе, и моральным запретам.

В пьесе «Бесприданница» ряд имен и фамилий указывает на цыганскую тему, как мы помним цыгане введены в пьесу, как своеобразный карнавальный элемент, подчеркивающий колорит, оживляющий действие, кроме того ряд фамилий носит, как сатирически-пародийный характер (как у Гоголя): Робинзон, Паратов, Карандышев и т. д., но при этом широкий круг ассоциаций дает достаточно полную психологическую характеристику этих образов. В этом же отношении примечательна фамилия Огудалова, также от слова из поволжских говоров (огудать — обмануть, как правило при торговле), можно сказать, что фамилия эта важна для понимания всего сюжета пьесы и того, что Лариса для ее матери только товар, которым она хочет выгодно распорядиться , то есть «огудать» претендентов на ее дочь-бесприданницу.

Небезынтересны также фамилии персонажей маргинальных, по отношению к основным действующим лицам, купеческому и мещанскому сословиям, такие, как изобретатель-самоучка Кулигин (ассоциации с Кулибиным, жившим, примерно, в то же время), более сложны по семантике фамилии актеров Счастливцев и Несчастливцев из пьесы «Лес». Это, скорее, профессиональная ирония драматурга, создавшего образы комика и трагика, при том, что творчество самого Островского, не смотря на, в общем-то, тематическую ограниченность, находилось всегда между этими двумя полюсами.

Наиболее сложным является использование говорящих фамилий в драматургии А.П. Чехова. Фамилии Чебутыкин, Тригорин, Треплев даны Чеховым своим героям не случайно. Словечки типа «мерлихлюндия» и Чебутыкин – из одного ряда. То же можно сказать и о героях «Чайки» Константине Треплеве и его матери, тоже, кстати, по мужу Треплевой. Недаром же сын говорит о матери: «Имя её постоянно треплют в газетах, - и это меня утомляет». Кстати, сценическая фамилия Ирины Николаевны – Аркадина. Ну как тут не вспомнить пьесу «Лес» Островского. Фамилия беллетриста Тригорина – насквозь литературна! И в голову приходят не только Тригорское, но и три горя. Массу ассоциаций вызывает также имя Любови Раневской (в девичестве – Гаевой). Здесь – и рана, и любовь, и гай (по В.И. Далю – дуброва, роща, чернолесье). Вообще пьеса «Вишнёвый сад» - настоящий кладезь говорящих имён. Здесь и Симеонов-Пищик, и имя Трофимова – Петя. Конечно, в ранних рассказах Чехова царствуют всё те же Кувалдины, Хрюкины и Очумеловы (синонимы: одуреть, потерять соображение, эта же деталь подчеркивается и в его поведении, в отсутствии собственного мнения). Да и в драмах можно найти привычные для времён Островского имена. Например, персонаж «Трёх сестёр» Солёный в чём-то сродни Скалозубову – его шутки попахивают дурным тоном, весьма примитивны, неумны – «солёны», а фамилия его больше похожа на кличку типа Утешительный. Однако такого рода имена в чеховском театре – скорее, исключение, чем правило. А царит в его драматических шедеврах иное имя, соответствующее новому герою, новому характеру конфликта, новому театру – театру Чехова.

Итак, в русской драматургии прием использования говорящих фамилий претерпел за сто лет существенную эволюцию, начиная от Сумарокова и Фонвизина, дававших своим героям, имена и фамилии, характеризующие какой-либо порок, или добродетель, и, таким образом, делающих эти образы, своего рода, аллегориями, через драматургию Грибоедова, Гоголя, Островского, чье стилистическое новаторство проявилось в том числе и в именах героев, у Грибоедова имена и фамилии, героев служат не только их социальной характеристикой, но и показывают их роль в сюжете комедии, у Гоголя имена и фамилии носят, как исключительно комический (точнее, пародийный) характер, но также демонстрируют отношение автора к персонажам, у Островского фамилии не только показывают отношение автора, но и за счет богатого круга ассоциаций, могут служить всесторонней социальной и психологической характеристикой героев, в театре Чехова происходит причудливая игра на ассоциативном уровне, за счет чего в чеховской драматургии ряд исследователей видит ростки нового направления в искусстве — модернизма.

Говорящие фамилии в эпосе и лирике (по творчеству М.Е. Салтыкова-Щедрина, Ф.М. Достоевского, Н.. Лескова, А.П. Чехова)

Помимо драматургии использование говорящих антропонимов свойственно и другому роду литературы — эпосу, в лирике же, следует отметить, такой стилистический прием практически не применяется, поскольку лирические произведения, как правило, показывают внутренний мир героя, а говорящие фамилии персонажей, скорее являются их социальной и психологической «визитной карточкой», потому относятся к внешнему миру.

В русской классической литературе, в повестях, романах, поэзиях и других произведениях эпических жанров, присутствуют герои по разным причинам носящие говорящие имена и фамилии, которые зачастую вызывают ассоциации гораздо обширнее, нежели антропонимы героев драматургии, рассмотренные в предыдущей главе. Так уже ранее говорилось о фамилиях вроде Онегин, Ленский, Печорин, эти фамилии образованы от названий рек не случайно, вообще в литературе периода перехода от романтизма к реализму (1830-40-ые гг.) символика, в том числе и символика антропонимов становится крайне богатой и усложненной, что мы уже частично видели на примере драматургии Н.В. Гоголя и А.Н. Островского.

Классическим сатирическим приемом можно считать использование антропонимов в творчестве Н.А. Некрасова (поэма «Кому на Руси жить хорошо») и М.Е. Салтыкова-Щедрина («История одного города», «Пошехонская тарина», «За рубежом»). Если Некрасов практически полностью и напрямую следует традициям сатирической публицистики прошлого века, используя такие говорящие фамилии, как, к примеру, купец Алтынников, то в творчестве Щедрина классические сатирические приемы, такие, как басенная аллегория (см. «Сказки») и использование говорящих фамилий, имен и прозвищ, таких, как Иудушка в романе «Господа Головлевы»⁵ достигают вершины.

Хорошо известно, что, когда какое-то явление или феномен культуры достигает определённого уровня, становится повсеместно известным и популярным, его начинают пародировать. Так и с говорящими именами. Мы уже отчасти касались того, что Гоголь пародировал некоторые дворянские фамилии. Кстати, множество такого рода фамилий и у М.Е. Салтыкова-Щедрина: Перехват-Залихватский из «Истории одного города», Серпуховский-Догоняй, Урюпинский-Доезжай из «За рубежом», Пересвет-Жаба из «Сатир в прозе». Однако в данном случае мы имели дело с явлением скорее социальным, политическим, а уж потом – литературны
Как уже говорилось ранее, наиболее сложным в русской классической литературе прием использования имен и фамилий персонажей, представляется в творчестве Достоевского. Если в ранних романах, нередко повторяющих реалистические традиции западноевропейских авторов (Дикенс, Гюго⁶) фамилии героев, такие как, к примеру, Макар Девушкин, имеют сравнительно простую «расшифровку», то в так называемом «Великом пятикнижии» (романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Бесы», «Братья Карамазовы») именно символика имен и фамилий героев настолько богата, ложна и многопланова, что едва ли может быть рассмотрена в рамках небольшой учебной работы. Наметим основные, наиболее важные аспекты использования антропонимов в романах Достоевского.

Во-первых, ряд наименований героев в романах имеет религиозный смысл, зачастую проявляющийся на ассоциативном уровне, сюда можно отнести такие фамилии, как Раскольников, правда, в этом случае, фамилия героя также отражает состояние сознания героя, мучительно старающегося обрести цельность, Барашкова, поскольку Настасья Филипповна однозначная жертва, что подчеркивает весь сюжетный ход романа, Ставрогин (от греч. «ставрос»-крест), эта символика сложна и полифонична, по сути она отражает «путь души» героев Достоевского, порой причудливо сочетаясь с нелогичностью их поступков.

Во-вторых, наибольшая часть антропонимов у Достоевского, по мнению М. Бахтина⁷, носит карнавальный характер, потому носитель говорящей фамилии в прозе Достоевского нередко может совершать поступки прямо противоположные тому, что ожидает читатель от носителя этого антропонима, таких примеров можно привести множество, в первую очередь, это Алеша Карамазов, праведник, носящий «черную» (тюрк. «кара» - черный) фамилию, если «чернота» Мити и Ивана достаточно очевидна (не говоря уже о таршем Карамазове), то Алешей все несколько сложнее: известно, что Достоевкий планировал, но не успел написать продолжение романа, где речь шла о цареубийстве и цареубийцей в нем, по замыслу Достоевского, должен был стать именно «праведник» Алеша, такой же карнавальный элемент и в сочетании имени и фамилии главного героя романа «Идиот», но в данном случае мы имеем дело с сочетанием противоположностей (Лев Мышкин).

Третий «план» на котором проявляется прием использования говорящих имен и фамилий наиболее простой: реалистический, знакомый нам по драматургии Островского, антропонимы характеризуют психологию и социальные отношения персонажей, в качестве примеров можно привести такие фамилии, как Разумихин, Смердяков, Шатов и т. д.

При этом, необходимо учитывать тот факт, что в связи со сложностью структуры самой прозы Достоевского эти три плана практически не встречаются «в чистом виде», фамилии героев, как уже говорилось на примере Раскольникова, могут легко переходить из одного плана в другой в зависимости от той, или иной сюжетной ситуации.

О том, как изменился унаследованный у классицистов приём, можно проследить по изумительному чеховскому рассказу «Лошадиная фамилия». «Лобовая атака» с бесконечными и вполне традиционными Уздечкиными, Жеребцовыми и Коренными, как известно, ни к чему не привела. «Лошадиной» фамилия специалиста по заговариванию зубной боли оказывается именно с ассоциативной точки зрения. Овсов – это задача со многими неизвестными. Это вам не примитив типа Кобылина и Лошадевича, поэтому мы, естественно, не можем согласиться с любителями парадоксов П. Вайлем и А. Генисом, которые в статье «Все – в саду» о творчестве Чехова писали: «В противовес долго сохраняющейся в русской литературе традиции крестить героев говорящими именами, фамилии в чеховских драмах случайны, как телефонная книга, но вместо алфавита их объединяет типологическое единство, которое автор вынес в название одного из своих сборников – «Хмурые люди».

Заключение

Цель данной работы была рассмотреть использование говорящих фамилий в произведениях русских писателей XIX века. Экспрессивное использование имен собственных свойственно многим писателям. И если говорящие фамилии у Д.И. Фонвизина – это наследие классицизма, резкое деление героев на положительных и отрицательных, то в творчестве А.С. Грибоедова говорящие фамилии – не только дань классицизму, но и яркая характеристика персонажа, в фамилии задан определенный круг ассоциаций, который не упрощает, а, напротив, усложняет понимание характера, выявляя в нем новую грань. Н.В. Гоголю удается мастерски обыгрывать двойные фамилии (этот прием использует позже и М.Е. Салтыков-Щедрин), создавать фамилии-прозвища, образовывать имена литературных героев с помощью иноязычных словообразовательных средств. Таким образом, говорящие имена, в русской литературе начиная от Лукина и Сумарокова и заканчивая Чеховым, как выяснилось, проходят в своём становлении и развитии через ряд этапов. Наивные, несколько ходульные, почти одномерные имена типа Обдиралова и Добрякова сменяются более психологически сложными и обоснованными Молчалиными и Фамусовыми. В какой-то момент этот приём достигает своего пика, после чего становится объектом пародии. И, наконец, в конце 19 – начале 20 века говорящие имена трансформируются, ещё более усложняются, соотносятся с героями пьес сложными ассоциативными связями, но вовсе не исчезают из отечественной драмы, так как по природе своей обречены прямо или опосредованно называть, то есть, так или иначе характеризовать героев литературных произведений. 

  Список использованной литературы

Азарова Н.М. Текст. Пособие по русской литературе XIX века, ч. 1.- М.: Прометей, 1995.

М.М.Бахтин. Проблемы творчества Достоевского (1929)   Киев, Next, 1994, сс. 9-179

Введенская Л. А., Колесников Н. П.. От собственных имен к нарицательным. М.: Просвещение, 1989.

Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. – М: Наука, 1993.

Морозова М.Н. Имена собственные в баснях И.А.Крылова. – В кн.: «Поэтика и стилистика русской литературы». – Л., Наука, 1971. 7. Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века, ч. 1.- М., Марк, 1993.

Никонов В.А. Имена персонажей. – В кн.: «Поэтика и стилистика русской литературы». – Л., Наука, 1981.

  Суперанская А.В., Суслова А.В. Современные русские фамилии.- М., Наука, 1984.

Федосюк Ю. Русские фамилии. Популярный этимологический словарь. М.: Дет. Лит., 1981