Случилось все во Владикавказе на улице, носящей имя героя-летчика Чкалова. В одном из классов Суворовского училища на уроке истории сидели ребята. Урок был последний. Кто-то слушал невнимательно, а кто-то даже дремал. Но – полнейший секрет и конфиденциальность. Этак ведь и преподаватель может нас услышать.
Между прочим, речь на уроке шла о первом разделе Польши. Как раз говорили о тех сражениях, которые этому предшествовали. Проектор отображал на доску портрет графа Суворова. Алешка, сидящий около окна, отвернулся и скосил глаз на сидящего рядом соседа-суворовца – Мишку Конева. Мишка, склонив голову, смотрел на доску и слушал: «…В 1768 году в подольском городке Баре была создана…»
– Мишка, а что, в те времена все торжественней было. Генералиссимус Суворов весь орденами усыпан. Ордена сами… Мундир, лента.
– Ага…
– Слушай, а тогда проще было… Вот сейчас врага поразить можно за сотни километров. Сидишь себе или едешь под чьим-нибудь прицелом, как дичь? А? Слышь, Мишка?
– …сейчас…
– А тогда? Врага видишь перед собой, скачешь, врубаешься в строй, с палашом или шашкой, что там? О, это я понимаю… родились бы лет 300 назад если…
Алексей сосредоточенно уставился на карандаш на столе перед собой.
– Мишка, а смог бы ты с несколькими сотнями настоящих воинов одержать победу над превосходящим силами, как здесь в этих… как их… Столовичах. Вот я думаю, я смог бы. Думаю.
– Я не знаю. Давай потом об этом – преподаватель уже смотрит на нас.
– Ну вот, поговори с таким.
Тут прозвенел звонок, заерзали стулья и парты – все спешили обедать. Мишка тоже встал и пошел, как будто они и не говорили ни о чем. Алешку это немного задело, но он и сам не был уверен в том, когда было лучше и чем. Погруженный в свои мысли он отправился в шумную столовую, где суворовцы стучали ложками.
После обеда его из раздумья вывел окрик офицера-воспитателя:«В наряд из нашего взвода заступает суворовец Романов»
Алешка подошел к столу и надел свою фуражку. Но, конечно, он не мог знать, что фуражку эту подменили. Теперь это была другая фуражка, волшебная, исполняющая желания тех, кто ее надевал. А сделала это фея Счастья (есть такие даже сегодня). То есть даже не она сама, а ее помощница. Сама фея к таким вещам относилась гораздо серьезнее и сиюминутные желания людей не исполняла. Фея с помощницей находились неподалеку – прямо на уроке, – и весь разговор слышали. Они-то Алексея слушали куда более внимательнее Мишки. Вот что произошло дальше с мечтателем-суворовцем.
Оглянулся он кругом.
– Ну и грязь! По колено просто! А фонарей вообще нет. Да это и улицей назвать нельзя. Пустырь какой-то…
Вокруг был густой туман, а неподалеку горел костер, над которым курился дымок от котелка. Алексей шел, не разбирая дороги, прямо на него. Поравнявшись с костром, он услышал:
– Смотри-ка, Лександра Васильич, малец какой-то. И одежа на нем непонятной принадлежности. Видно, что и не наша-то, а вроде прусская, ажник даже красивей.
Другой, постарше, невысокий и тщедушный, ответил ему:
– Да, панич, небось, заплутал, зови к нам, угостим, чем бог послал. Зови, зови к огню, Платон, – сказал тот, кого назвали Лександром Васильичем.
– Подходи, подсаживайся, малец, енерал тебя просит, – отозвался в ответ Платон в сторону Алешки. – Странная одежа у тебя да разговор непонятный, а – все равно садись.
Алешка подошел ближе. Одежда незнакомцев его тоже удивила. Вообще вид у обоих был довольно необычный и неопрятный. У одного из сидевших у костра синий старинный мундир на груди пересекали две не совсем чистые желтые ленты, на голове находился кивер с позументом, картину довершали сапоги с широкими голенищами и попыхивающая в зубах незнакомца трубка, судя по отблескам от костра, глиняная или фарфоровая. Напротив него располагался другой, которого величали по отчеству. Его мундир зеленого цвета, по краям которого расходилось изысканное шитье, был расстегнут, под ним находилось еще какое-то подобие белого пиджака или мундира, штаны, также белые, были заправлены в высокие сапоги. Однако и у второго внешний вид носил отпечаток походной жизни: кое-где на белом сукне явно проступали темные пятна, а в одном месте шитье было даже подпалено. Суховатое лицо со лбом, изрезанным морщинами, было обрамлено седыми клочковатыми волосами. Свет от костра выхватывал то тут, то там старинные предметы военного обихода.
« Наверное, участвуют в представлении каком-нибудь. Как у них, однако, натурально все», – подумал Алексей.
Присев, он продолжал широко раскрытыми глазами рассматривать незнакомцев. Тот, которого называли «енералом», был разительно схож с портретом с занятия. Что за представление, однако? Красочности маловато, конечно: ни одного ордена, ни лент ярких, мундиры в какой-то грязи, пятнах, а у одного пола даже подпалена. Да и какой он «енерал», если сидит у одного костра с простым солдатом?
Наконец, он собрался с мыслями и заговорил, обратившись к незнакомцам:
– Здравствуйте. У вас тут инсталяция или как там, реконструкция?
– Да, верно не наших, и гутарит чудно. Слова вроде и наши, да непонятные, – сказал Платон.
Сидящие у костра беседовали о своем:
– А что, Платон, вовремя ваши казачишки нашу пехоту настигли. Пожалуй, туго нам пришлось бы без вас. Литовцев-то поболе было. Еще бы чуть-чуть, и опомнились бы они. Ну, да победителей не судят.
– Верно, Лександра Василич, приспели как раз. Только вот вперед сильно Вы вырываетесь. Вас-то горстка была супротив них. А коли они всполошились бы? Так, конечно… и побежали они, а пленных-то, пленных сколько взяли, столько, сколько нас самих почти!
– Иначе нельзя было, Платон, конечно. Слышал же, не раз я говорил: быстрота, глазомер, натиск. Их и сейчас больше. А соберутся – так и вовсе войско большое будет. В зародыше нужно рассеять все. Оттого и поспешать нужно. Что там с кулешом, Платон? Ужинать надобно. И гость, поди, есть хочет.
Тут из окружающих сумерек выдвинулась фигура.
– Главнокомандующему графу Суворову депеша, – произнесла фигура в старинном костюме с лентой и с эполетами.
– Спасибо, подай, – сказал Александр Васильевич и взял пакет в руки, разорвал его и, развернув бумагу, стал внимательно читать. Фигура при этом растворилась в темноте также неожиданно, как и появилась.
Платон, не обращая внимания на происходящее, помешивал содержимое в котелке. Лександра Василич, закончив чтение бумаги, сложил ее и засунул во внутренний карман второго, белого мундира. Задумчиво остановив взгляд на несколько мгновений на огне, он обратился к Платону:
– Ну что там, Платон, с нашим ужином? Пора и гостя нашего потчевать.
Затем он посмотрел на Алешу и, улыбнувшись, сказал:
– Вот, Платон, радеть приходиться о службе. Ответ получил только что об упрощении обмундирования. А то что же? Завиваться, пудриться, плесть косы – солдатское ли это дело? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков: встал – и готов».
В этот момент Платон как раз протягивал Алексею тарелку с дымящимся кулешом. Потянувшись за ней, мальчик нагнулся, фуражка слетела с головы, и в тот же миг он очнулся дневальным в коридоре училища. Алешка вскочил со стула: «Ох, как же я мог уснуть? Что это со мною сегодня? Да еще и сон приснился какой. Все, как настоящее. Где это я был? Граф Суворов… А блеск где же тогда, торжественность? Эх, ленты, ордена… Ленты лентами, а ведь победа за ними была. Об этом ведь они говорили. Не видел бы меня офицер-воспитатель, а то хлопот не оберешься. Поменьше бы мечтать мне, а то вот…»
А пожилая добрая фея с помощницей под руку уже выходили из училища со своей фуражкой.